Русская фантастика – 2018. Том 1

Он ждал, что над крышкой раздадутся шаги и голоса. Они и правда раздались. Но совсем не те, которые он ожидал. Несколько круглых дырочек, через которые лился свет, кто-то загородил велосипедной шиной. Два голоса, почему-то женских, яростно спорили на непонятном языке. Кристалл во рту у Кирилла потеплел – и мальчик осознал, что понимает, о чем речь. Девушки спорили, куда пойдут на экскурсию, и наконец решили, что непременно стоит начать с собора Святого Вита.

«Прага», – испугался Кирилл. Можно будет дома соврать, что заскучал и пошел домой один, но, если он не успеет вернуться к ужину, мама будет очень беспокоиться и ругаться.

Дождавшись, пока туристки сядут на свои велосипеды, Кирилл выбрался из люка, сдвинув узорную крышку с каким-то литым святым, спрятал кристалл под одежду и пошел за девушками.

В храме он смешался с большой группой туристов, пристроившись к худой немке с такими же, как у него, светлыми волосами, и какое-то время бродил, разглядывая статуи. Но видел перекрытия и двойные диагональные балки свода. Словно Иона в чреве кита, он ощущал вокруг себя живое дыхание просторного центрального нефа. Чувствовал, казалось, самим позвоночником, как математическая точность Маттиаса сочетается со скульптурной лепкой Партлержа. И словно далекий, но сильный магнит, его звало в вышине большое окно-роза – поздний цветок на долго тянувшемся к солнцу древе храма.

Кирилл нырнул в одну из боковых полутемных капелл, оглядывая толпу туристов. Его, казалось, никто не замечал. Быть может, чужаки сбились со следа?

Мальчик тихо прошел между скамьями. Остановился в самом центре многоцветного узора, что рисовало на полу солнце, проникая сквозь круглый витраж, созданный Франтишеком Киселой.

Какой-то мужчина в толпе, минуту назад увлеченно снимавший убранство храма, отложил камеру и сделал шаг к Кириллу, но мальчик уже вынул из-за пазухи кристалл.

Отражение задрожало и переменилось, пестрые блики у его ног задвигались, роясь и меняя форму. Подобное тянулось к подобному через века и километры, соединяя пару готических розетт, роняющих цветные лепестки отсветов на мозаичный пол.

Туристов стало меньше. Кирилл различил в полутьме высокие колонны, капители аркад, украшенные резными листьями. И всюду на стеблях переплетов высоких окон цвели готические розы. Кто-то удивленно спросил по-французски, чей это ребенок. Реймс…

Я немного расскажу вам о Кирилле.

Его мама работает секретарем в деканате, где, как и на кафедре моей бабушки, все время шумно и совсем нет возможности читать и думать. Поэтому Кирилл, которого на каникулах не с кем оставить дома, иногда приходит ко мне в библиотеку.

Кириллу десять лет. Он учится в третьем классе, живет с мамой, папой и работающей бабушкой, любит читать. Больше всего на свете он хотел бы настоящий миелофон и фотокамеру в глазу, чтобы она срабатывала от движения век. Он худой, невысокого роста, но жилистый, со светлыми прямыми волосами и серыми глазами. Карманы его школьных брюк всегда немного оттопырены, потому что он вечно собирает на улицах что-нибудь интересное и таскает с собой бутерброд, чтобы кормить бродячих собак.

– Сегодня я видел, как кошка ловила бабочку. Она встала на задние лапы, вытянула передние и замахала ими в воздухе, а бабочка в это время села ей прямо на нос. Вот если бы у меня был фотоаппарат прямо в глазу… – Когда в библиотеке мало студентов и я свободен, Кирилл садится на любимого конька, и мне остается только слушать. – …я бы успел сфотографировать. А так оно было и исчезло, и если я расскажу, то никто не поверит.

– А с фотографией поверят? – спрашиваю я.

– Фотографиям всегда верят больше, чем людям. Потому что там химия, а она не умеет врать. Папа так говорит. Но когда дядя Вася идет в магазин за пивом, а своей жене говорит, что он за хлебом, мама говорит, что это у него химическая зависимость от вина, поэтому он и врет. Значит, фотографическая химия не врет, а дяди-васина – очень даже. Получается, химия врет только в человеке, а на бумаге – перестает. Так?

– Может быть, – пасую я. – Я не химик.

– Вы библиотекарь, – припечатывает Кирилл. – Вы все знаете про бумажные книги. Они врут?

Я думаю, что ответить, потому что совершенно точно знаю, что Кирилл все запомнит и будет обдумывать, пока не придет к какому-нибудь выводу, и одна судьба знает, какому, и смогу ли я потом оправдаться перед вечностью за то, что он выдумает в своей вихрастой светлой голове.

– Книги… Книги никогда не врут. А вот люди, которые их пишут, могут и ошибаться. Человеку свойственно ошибаться.

– С чего вы решили, что свойственно? Если бы это было нормально, то с чего бы тогда все так тряслись из-за ошибок?

– Это не я сказал, это Сенека, античный философ.

Кирилл грызет карандаш, задумавшись о философе, а потом – так с ним всегда бывает – выдает то, что надумал.