Теперь молчать было нельзя. Похоже, это понял и Натаниэль, поэтому мы, не договариваясь, сказали одновременно: «Да», а потом посмотрели друг на друга так, словно сами не поверили в то, что произнесли так уверенно. На лице Леры тоже нарисовалось некоторое удивление. Она явно не ожидала, что ко мне в гости могут прийти друзья, но ее минутное замешательство тут же сменилось гостеприимной улыбкой:
– Ну что ты стоишь в дверях, проходи. – Мы с Натаниэлем не ожидали от Леры такой реакции на наши слова. – Раздевайся-раздевайся. Куртку можешь повесить вон на ту вешалку.
– Он уже уходит, – умоляюще произнес я.
– Уходит? – Лера как будто забыла значение этого слова. – Он же только пришел. Давай проводи друга на кухню. Кстати, как его зовут?
Я проглотил спасительное «Пойдем со мной» и снова промолчал, не зная, что ответить. Только теперь я окончательно осознал, что не знаю настоящего имени Натаниэля. Только дурацкое прозвище – Голубь. Думать мешало колючее раздражение от того, что Лера все время говорила о Натаниэле в третьем лице, как будто его тут не было или он был не в состоянии самостоятельно ответить на ее вопросы.
Словно какая-то глупая проверка для меня.
– Я Николай, – обращаясь скорее ко мне, чем к Лере, приветливо сказал Натаниэль.
Вместо ответа я буркнул тихое «пойдем». Свернув на кухню, мы сели за стол, я на свое привычное место, а Николай напротив меня. Лера достала какие-то незнакомые праздничные чашки и, что-то прощебетав, налила нам чай.
Мне казалось, что Натаниэль хочет что-нибудь сказать, чтобы спасти нас обоих от бесконечной неловкости, но Лера пресекала все его попытки вставить хотя бы одно слово, сам же я даже не пытался участвовать в этом бессмысленном монологе. К счастью, Лерин взгляд вскоре упал на часы, которые показывали без трех минут начало очередного сериала, который можно было смотреть по телевизору в комнате отца, а не на кухне.
Натаниэль размешал в чашке воображаемый сахар и покачал ногой, а я поковырял пальцем шершавый угол стола, украдкой поглядывая на Фаллена, которому все происходящее как будто доставляло огромное удовольствие. Я не мог бы сказать то же самое о себе, но тем не менее мне было больше интересно, чем неприятно.
Кроме того, я чувствовал себя немного странно, когда пытался создать в голове цельный образ Натаниэля. Тот мальчик, который сидел передо мной, пытаясь делать вид, что не хочет поговорить, был совершенно другим и одновременно точно таким же, как при нашей первой встрече, – обыкновенным и, на первый взгляд, гораздо более простым, чем, например, я сам. Но почему-то даже в его молчании было какое-то неуловимое содержание, способное заполнить любую пустоту.
Натаниэль глубоко вздохнул и, зачем-то постучав указательным пальцем по столу, сказал:
– А ты совсем не похож на маму. Она у тебя…
Я не дал ему закончить простую фразу, яростно сверкнув холодным взглядом, в котором было столько протеста, что Натаниэль отшатнулся и побледнел, а в его глазах словно отразился кусочек моей боли. Это было настолько неожиданно, что я удивленно отвернулся, а потом сказал как можно более спокойным тоном:
– Лера – не моя мама. Моя мама умерла.
Слова звякнули и упали на пол, разбившись на тысячи кусочков. Натаниэль грустно прислушался к этому звону вместе со мной и сказал тихо:
– Прости.
Почему-то я ожидал, что он начнет многословно извиняться, неосознанно оправдываясь передо мной, или будет долго полуискренне утешать какими-нибудь стандартными фразами, который общество придумало именно для таких случаев. Но Натаниэль промолчал, как будто понимая все без слов. Мне очень не хотелось, чтобы он продолжил говорить о маме или Лере, и я спросил о самом безобидном, что смог в тот момент придумать:
– Значит, тебя зовут Николай, да?
– Да. – Он кивнул. – Ну а тебя как?
– Меня? – Я неожиданно понял, что Натаниэль тоже не знает моего настоящего имени. – Лев.
– Лев? – Он улыбнулся, словно услышал от меня нечто удивительное.
Я очень давно не слышал собственное имя. Удивительно, но Натаниэлю каким-то невероятным образом удалось не испортить его – он произнес мое имя вслух, не сломав и не превратив в бессмысленный набор звуков.
– Знаешь, – Натаниэль оценивающе посмотрел на меня, – имя играет огромную роль в жизни, но тебе… тебе ведь совсем не подходит имя Лев. И фамилия Шастов тоже.
Это неожиданное умозаключение застало мне врасплох. Но я не успел спросить почему, так как Натаниэль продолжил свою мысль:
– Мне кажется, Лев – это имя для какого-нибудь серьезного учителя или писателя.
– Неужели? – Мне стало смешно от того, с какой уверенностью он произнес последнюю фразу. – Как-то стереотипно, ты не находишь?
Натаниэль пожал плечами, стараясь не улыбнуться моим словам, а потом, ничуть не смутившись, продолжил:
– Ну ладно, если не для писателя, то тогда, например, для великого ученого или врача. И чтобы по имени-отчеству обязательно звали.
Я усмехнулся и довольно язвительно переспросил:
– То есть, по-твоему, я не достоин быть Львом?