Я поднял глаза наверх, и взгляд случайно упал на стеллаж, на верхней полке которого отец забыл свои сигареты. Медленно встав, я осторожно достал одну из них из приоткрытой пачки. Удивительно, но я только сейчас понял, что никогда не держал их в руках. Медленно катая сигарету между большим и указательным пальцами, я устало задумался о том, почему отец начал курить после маминой смерти.
Может быть, чтобы заполнить пустоту внутри себя? Интересно, неужели ядовито-сладкий дым действительно может вылечить от боли или, наоборот, избавить от равнодушия.
Подошел к окну и, распахнув его настежь, сел на подоконник. В комнату ворвался ледяной воздух январского вечера. Я почти с удовольствием ощутил, как тело покрывается мурашками от холода, который казался куда приятнее, когда находился снаружи, а не душил изнутри.
Огонек на кончике сигареты вспыхнул и засиял, словно маленькая звездочка, упавшая в мои руки. Я долго наблюдал за тем, как тлеет ее кончик, постепенно превращаясь в серый пепел, сдуваемый и уносимый вместе с редкими снежинками куда-то в бесконечность.
Во мне не осталось никаких сомнений в том, что я хочу попробовать на вкус дыхание этой умирающей звезды. Закрыв глаза, я представил, как мои легкие наполняет горький и невесомый дым. Мне захотелось как в новогоднюю ночь поскорее улететь, взмыв в небо вместе с едва уловимым ветром, уносясь в бесконечность вместе с радостными и свободными снежинками.
Я снова посмотрел на огонек, мерцающий на кончике сигареты. Теперь он казался мне кем-то живым – теплым и разумным. Я подставил к нему ладонь, тщетно пытаясь согреться или хотя бы ощутить тепло. Но ко мне в руку лишь упал пепел, напоминая о том, что все прекрасное не вечно. Я приложил к огоньку указательный палец, заставляя сигарету погаснуть, снова почти не почувствовав боли на месте, где должен был появиться ожог. Посмотрев на покрасневшую подушечку пальца, испачканную серым пеплом, я почувствовал головокружение. В горле резко запершило, и я закашлялся, с трудом вдыхая холодный, внезапно потяжелевший воздух. Комната стала казаться мне расплывчатой и немного не такой, какой я привык ее видеть. Пока я размышлял о том, что именно изменилось вокруг, Фаллен закрыл окно, прогоняя меня с подоконника.
Я сделал несколько неуверенных шагов и зачарованно лег на свою кровать.
Стоило мне коснуться головой подушки, как перед глазами вновь появились картинки сегодняшнего дня: разбросанные тетради, алая кровь, испуганный взгляд Натаниэля.
Сквозь сладковатый туман, окутавший все мои мысли и воспоминания, я вдруг почувствовал благодарность. И если бы сейчас каким-нибудь невероятным образом Натаниэль мог бы услышать меня, я бы сказал ему: «Спасибо. Спасибо, что разочаровал меня. Я ведь правда считал тебя особенным. Но, как всегда, я ошибся. Благодарю, что напомнил мне о том, что людям нельзя доверять, теперь я точно никогда не забуду».
Со временем раны затягиваются. Я снова убедился в этом лично. Кровоподтек на запястье, претерпев серию фантастических превращений от ярко-синего до желтовато-зеленого цвета, теперь постепенно исчезал. А невидимый корсет, стягивающий мою грудную клетку справа, больше не причинял ноющей боли при дыхании.
Я стоял на лестничной клетке третьего этажа школы и смотрел в окно. На улице шел снег, закрывая белоснежным одеялом грязные улицы, уставшие от тоскливо-осенней погоды, наступившей после новогодних каникул. Я не знал, нравится ли мне наблюдать за снежинками, кружащимися над замерзшей землей, или слушать, как они хрустят под ногами прохожих. После встречи с Натаниэлем я вообще перестал о чем-нибудь задумываться, предпочитая безучастно наблюдать за всем происходящим.
Воздух вокруг был пропитан атмосферой напряженного спокойствия, сохраняя в своей памяти тысячи голосов, звучавших здесь совсем недавно. Но сейчас школа уже опустела и теперь словно прислушивалась, отражала эхом каждое мое движение.
Постояв еще немного у панорамного окна, я глубоко вздохнул и спустился по лестнице вниз.
Мое по-весеннему легкое пальто ярко выделялась среди голых угловатых вешалок за железной решеткой раздевалки. Я протиснулся в приоткрытую дверь и сел на скамейку, наблюдая за тем, как мигает на потолке люминесцентная лампа в грязном плафоне. Ее странное пощелкивание было единственным звуком, нарушавшим абсолютную тишину, пока в где-то в глубине школы не послышался трудноразличимый диалог. Я прислушался к голосам, эхом разносившимся по пустому зданию, искажаясь до неузнаваемости.
Еще до того, как говорившие вышли к раздевалке, я уже точно знал, кого увижу, – почему-то мысль о неминуемой встрече с Натаниэлем и Драшовым вызвала у меня только лишь подобие саркастической улыбки. Было безумно забавно снова посмотреть на моего чудесного друга и язвительно спросить самого себя: вы встретились, счастливы?
Естественно, они сразу заметили меня, но я успел первым одарить их презрительным взглядом.
Драшов решил не ограничиваться обыкновенным приветствием, а навис надо мной и протянул на одной ноте:
– Шуууустов.