– Неправильно. Но нюх ты натренируешь. Скоро сочельник, ко мне селяне за медом чередой пойдут, им для сочива мед нужен. Вот на них и пробовать станешь.
– Ты им мед что, за так давать будешь?
– Перетак! На зерно буду менять. А ты будешь сидеть у входа и за каждым примечать запах. Понял?
Что ж тут не понять? Савелий продолжает вертеться вокруг меня взбесившимся волчком. Чтобы степенный дядька мог двигаться так стремительно?
– Ни одно оружие не извлечь без звука. Может, великие мастера умеют, но такие в наших краях не водятся. Слушай! Чем замахиваюсь? Кнутом или плетью? Слушай звук!
– Плетью? Ой, больно!
– Не угадал, Юрий! А теперь?
– Кнут?
– Получи, княжич, потому что опять не угадал. Кинжал это был! Слышал, откуда я достал его? Из-за пазухи? Из сапога? С пояса? Слушай! Каждая отгадка – удар мне в лицо. Угадал – я отобью, не угадал – ты получишь плетью. Или кнутом! Что у меня в левой руке, княжич? Чем сейчас получишь? Отец хотел видеть тебя человеком меча. Я вижу мастером посоха. Чем я пахну?
– Затхлой одеждой?
– Неправильно!
Савелий прыгает вокруг меня. Я слышу его дыхание, но плеть или кнут угадываю через раз. Я тычу посохом и выкрикиваю: «Плеть!», «Кнут!». Дядька легко уходит от ударов, я устаю, слезы проступают сквозь повязку. Меня охватывает ярость, мне хочется поразить мучителя посохом. Хотя бы разок! Но он по-прежнему неуловим.
– Чем наш урок кончится, сказать? – сопит Савелий мне в ухо.
– Да!
– Что не так вокруг?
Я кручусь на ноге, машу посохом, как дубиной. Савелий смеется:
– Слушай! Нюхай! Что не так?
Удар кнута. Я угадываю замах, но упредить кнут и ударить посохом не выходит. Чего он хочет?
– Все! Остановись! Что не так на поляне?
Я послушно замираю и тяну носом, чуть ли не шевелю ушами от напряжения. Ветер шелестит листьями деревьев. Каркает ворона. Дышит Савелий. Я медленно поворачиваюсь и вдруг ощущаю провал, глухое пятно среди окружающих меня звуков. Не может быть! Хватаю Савелия за рукав и пристально «смотрю» туда:
– Кто там? Эй!
Неизвестный срывается с места и убегает в глубь леса. Савелий смеется:
– Ага! Подглядывал за нами!
– Как же я его не чуял?
– Ветер. Охотник подошел правильно, с подветренной. Вот тебе и урок. Так чем ты его распознал?
Я молчу, и на сей раз дядька приходит на помощь:
– Умом. Не все можно вынюхать и услышать. Некоторые вещи просто кажутся. Иногда нужно верить тому, что кажется.
Я касаюсь ладонью оконного стекла, пробую вспомнить, каким бывает морозный узор на нем. Но я не помню даже, мутное оно или прозрачное. Неужели я когда-то смотрел сквозь окошки глазами и видел, как отражается в них мир? За окном воет ветер. В избу вваливается Савелий, вываливает дрова у печи.
– Ты, княже, времени не теряй. Ты всегда учиться должен, даже когда мои сказки слушаешь.
Мы садимся перед печью. Заслонка отодвинута, и дядька шерудит внутри. Я чувствую тепло.
– Какое полено я подбросил? – спрашивает он.
– Не знаю, – смущенно мямлю я, но тут же нахожусь: – Деревянное!
– Сейчас учить будешь. Как пахнет березовое полено, как сосновое? Как трещит в огне ольха? Как дымит ель? Как шумит, когда дрова превращаются в уголь? Ночь длинная.
Длинная ночь проходит, за ней день, такой же длинный. Тяжела наука Савелия, но я не против. Чем еще заниматься убогому слепцу? К холодам я совсем освоился, сам печь топлю. Эх, хороша печурка теплая, когда вьюга за окном так и норовит засыпать хижину по самую крышу! Савелий не дает, каждое утро, вместо молитвы, снег чистит.
Слышу, как у ворот колотят в бубен. Гости у нас! Натягиваем тулупы, чинно выходим. Ряженые пожаловали.
– Добрый вечер вам, ище добрым людям! Мы не сами идем! Мы козу ведем! Где коза ходит, там жито родит. Где коза хвостом, там жито кустом!
Ряженый пляшет. Я слышу, как пыхтит плясун, как скрипит снег под его онучами. Догадываюсь, что это «коза». Поводырь продолжает:
– Коляда, Коляда накануне Рождества! Кто не даст пирога, то корову за рога, телку за холку, быка за хвост, на Великий пост!
– Сейчас, сейчас, грибочков вам вынесу, – обещает Савелий и уходит.
Голоса ряженых сразу становятся серьезными.
– Не надо нам подарков, князь, вот мы сами тебе хлебушка принесли.
– Юрий Митрич, ты только скажи, если этот бирюк обижает тебя, лишенника, мы зараз его на вилы подымем.
– Нет, спасибо вам.
– Мы видали, как он тебя мучит.
– Учит он меня, не мучит.
– Ну, бывай тогда.
– Стойте, да кто вы такие?
– Людишки твои, князь.
– И не боитесь защищать меня? Изгоя. Мертвеца почти.
– А чего нам? – спрашивает плясун.
Они говорят одновременно, но я все слышу и еле сдерживаю слезы.
– Мы хотим по божьей правде жить! Знаем, что наказали тебя без вины. Да разве ж может сердце русское с грехом таким мириться?!
– Чужие грехи, выходит, исправляете?
– На все воля Божья. Вон король польский оставил тебя жить. Видать, мысля у него на твой счет есть. Может, и подняться тебе суждено. Вот тогда и вспомнишь о нас.
– Имена! Имена свои скажите, кого помнить!
– А че тебе наши имена? Мы людишки твои, князь, бывай!