Русская фантастика – 2018. Том 1

Савелий выносит вязанку грибов, селяне благодарят его. Разговор о деревенских новостях я уже не слушаю, стараюсь уловить особый запах каждого из ряженых. Не часто к нам ходят люди. Сейчас зима, время ремесла: инструмент наточить, сети подлатать, мало ли.

* * *

Весна нагрянула, ворвалась неожиданно. Казалось, вчера еще ветер швырял в лицо колючие комья снега, а сегодня солнце ласково гладит отросшие за зиму кудри, и ранняя птица завела любовную песню. Я стучу посохом по еловому стволу и невольно улыбаюсь. Савелий сует мне что-то в руки.

– Потрогай. Что это?

Я глажу нечто твердое и жгуче-холодное. Как будто чешуйчатое.

– Шкура дракона!

Савелий смеется:

– Это наст! Снежная наледь. Старая, темная от грязи и опавшей хвои. Это я к тому, что весна пришла. И что твой разум должен быть всегда открыт новым, неведомым ранее впечатлениям. Помни, нет ничего, в чем ты можешь быть уверен. Вот сколько раз ты видел снег зимой? А чем он обернулся для тебя сейчас? Чешуей дракона с картинки!

– Но почему же? Я уверен в тебе, Савелий.

– Ха!

– Ты меня многому научил за зиму. В тебе-то я уверен, в твоей преданности.

Я ожидаю услышать очередное «ха», но Савелий не отвечает. Новое ощущение отвлекает меня. Я словно чувствую мельтешение света и тени на лице. Откуда, как? Я кружусь по тропе, то убыстряя, то замедляя игру света.

– Что это, Савелий?

Я чувствую, как он повторяет мои суетливые движения.

– Поздравляю, княжич, – говорит он. – Это солнце садится в сосновый лес. Теряется в стволах – тень, появляется между стволов – свет. Красиво, между прочим.

– А с чем поздравляешь?

– Так не все, выходит, потеряно для тебя, княже. Солнце, ослепившее тебя осенью, дарит надежду сейчас. Ты его видишь!

Савелий ухмыляется благостно. Я недоуменно молчу, и он поясняет:

– Твое зрение потеряно не навсегда. Глаза постепенно заживают. Однажды ты, может быть, случайно, по ошибке начнешь видеть.

– Это хорошие слова Савелий, про надежду. Но зачем ты издеваешься? «Случайно», «по ошибке», «может быть»…

– Не серчай, Юрий. Мы не знаем, сколько лет твое зрение будет восстанавливаться. Сможешь ли ты прожить эти лета? У тебя осталось много врагов, княжич. С их стороны будет большой ошибкой позволить тебе снова видеть. Потому учись видеть без помощи глаз! Кто идет нам навстречу?

Я слышу, что Савелий вытаскивает из валенка плеть, вслушиваюсь и тяну носом.

– Баба, шаг мелкий, легкий.

– Не девица?

– Нет, молоком пахнет.

– Может, крынку несет, из нее и пахнет?

– Крынку молока? Открытую? В лес?

– Баба кормящая, хорошо, – хвалит Савелий и прячет плеть. – Здорово, Варвара! Куда ты на ночь глядя?

– Дык к вам и иду! Ты небось и блинка не спек нашему князю. Что чучулку жечь не пришли сення? Нате вот, что за масленка без блинов. Ну, бувайте.

Я беру узелок с блинами и с удовольствием дышу их ароматом. За зиму изголодался на Савельевой каше. Вот и будет у нас настоящий праздник.

– А я кем пахну, Юрий Дмитрич?

– Салом?

Савелий вместо ответа смеется.

* * *

Скоморохи поют. Кабак переполнен крестьянами. Здесь я один. Дядька болеет. С зимы он просыпается тяжело, сильно позже меня, стонет во сне, дышит с трудом. Сидеть в доме возле него – невмоготу. Отпустил меня к скоморохам.

Вместе со всеми я слушаю голоса. Вот голос первого, вот второго, третьего и четвертого. Что-то меня смущает в них. Но что? Поют с удовольствием, искренне, публика заражена залихватскими мотивами. Все громче пьяные голоса вокруг.

До меня доходит. От скоморохов пахнет железом. Не плугом, а тем самым железом. Которое с кровью. Ненастоящие это скоморохи. Чего они делают в наших краях?

Я бросаю на стол монетку, тихонько поднимаюсь и, чтобы подчеркнуть свою немощность, громко стучу об пол посохом, направляясь к выходу. Но куда там! Мой посох то и дело натыкается на лежащие на полу тела. Пьяных много. Кто-то ругается, когда я наступаю на него, а кто-то лежит бесчувствен, и нет ему дела до песен.

Ночь стоит холодная. Моя голова кружится после духоты кабака. Тому, кто земли вокруг себя не видит, трудно побороть головокружение. Стою неподвижно. Слушаю шаги. Частые, шаркающие. Запах ладана и старости. Это отец Даниил. Пыхтит, торопится, пахнет гневом.

Посохом я преграждаю ему путь.

– Стой, батюшка, стой! Ты куда?

Он не отвечает, пробует даже не обойти, а прорваться сквозь преграду в кабак. Тогда я свободной рукой прижимаю его плечо к стене.

– Праздник же! Троица. Как можно людей спаивать! Грех… Лицедейство – грех… – Батюшка никак не может отдышаться, говорит сбивчиво. Мне жаль его.

– И что, ты тут проповедовать собрался? Чай, не в церкви…

– Они все были сегодня в церкви! Я видел, как их лица светлели. Я уведу их отсюда именем Господа!

– Кабак же не вчера открылся? – спрашиваю. – С чего ты взял, что они, пьяные, за тобой пойдут?

Батюшка какое-то время думает, потом находится:

– А не пойдут, так скороморохов выгоню… Анафеме предам!

– Нет!

Я еще сильнее прижимаю священника к стене, нависаю над ним и говорю в самое ухо:

– То непростые скоморохи… От них пахнет кровью. И броней пахнет. Нехорошее у нас готовится. Не лезь туда, батюшка! Ну кому поможет, если побьют тебя?