Русская фантастика – 2019. Том 1

Вторая теория Мэй гласила, что Аббат ставит лингвистический эксперимент с целью ответить на вопрос, способно ли инопланетное существо добиться того, чего добился (вернее, что вообразил) в свое время он сам. Третья теория упирала на фактор присутствия Мэй в Храме: судя по монашескому ажиотажу, она служила для монахов (и – особенно – монахинь) образцом для подражания. Послушайте, послушайте, она выучила священный язык! Если учесть, что другие народы планеты на этот подвиг не решались, оставив носителей омоомоо в полной культурной изоляции, моя фигура обязана вызывать у них особенные чувства. А потом древний хрен еще и проведет инициацию в Святая Святых. Я становлюсь местной опять-таки святой. Пиар, популяризация культа, всяческая суета.

Whatever. Мне главное – выучить язык. Грех упустить возможность…

5

– Я ничего не слышу, – упрямо повторила Мэй.

Глаза окружающих завертелись. Две монахини и четверо монахов воззрились друг на дружку сложным образом; Мэй поймала себя на том, что разглядывает аборигенов как скульптурную композицию. Шесть хамелеонов решили помолиться. Точнее, семь: в этом часу ей полагалось возносить хвалы Богу в группе, состав которой менялся непредсказуемым образом. Одну из монахинь Мэй никогда раньше не видела. Да какая разница?

Коллективная молитва на омоомоо – действо несказанной красоты. Эхо, отражающее сегодняшнее состояние духа монахов, передается от одного молящегося к другому, извивается, множится, распадается на фрактальные подобия себя, чтобы после очередной итерации слиться в единое целое – совершенно иное, вычурное, завораживающее. За полгода Мэй научилась участвовать в молитвах почти на равных. Благо никто не гневался, когда она давала петуха. Ей вежливо, даже доброжелательно указывали на ошибки – и упражнение вновь доказывало, что оно есть мать учения: Мэй одолела барьер в десять реплик. Теперь она участвовала на равных в средней сложности разговоре, правда не очень длинном. Но – лиха беда начало!

И все бы хорошо, если бы ее не уверяли по десять раз на дню, что тут и там, буквально только что – как, ты ничего не слышишь?.. Как можно не слышать Эхо Бога?

Они тут помешались на своем Боге, думала она. Ешь, молись, люби – но издеваться-то зачем? Я – ничего – не слышу!

Мэй честно скорчила задумчивую гримасу. Пошевелила для верности ушами (это она умела с детства). Вслушалась. Тишина. Никакого Бога.

Монахи вновь переглянулись – и перешли к следующей молитве.

Аббат с каждым днем становился все более хмур и неприветлив. По-видимому, что-то у него не клеится, размышляла Мэй. По-видимому, я не оправдываю ожиданий. А чего он хотел? Омоомоо для меня – чужой язык, навсегда. Может, абориген и в силах расслышать Эхо Первых Слов – после подготовки, аутотренинга и прочего; мало ли кому что почудится в звуках родного языка. Но для иностранки-инопланетянки омоомоо был и останется чем-то вроде математической формулы. Грамматика, синтаксис, все дела. Строительный материал. В конце концов, любой язык – лишь средство для передачи того, что хочет сказать «я».

Была ночь, и две луны скрылись за тучами, и Мэй уже засыпала, когда в дверь стукнулось что-то тяжелое. Мэй вскочила как была – она спала нагишом, земная еще привычка, а главное, климат позволяет. Спешно прикрылась простыней. В келью между тем вломились трое: Аббат и два монаха. Не монахини, отметила Мэй. И это сразу ее насторожило.

– Что ты слышишь? – почти заорал Аббат. (Он давно перешел на местный аналог «ты». Разгул вежливых форм местоимений и глаголов в Храме отнюдь не поощрялся, благодаря чему эхо здесь слышалось куда отчетливей.)

Так, пронеслось в голове Мэй. Так. Начинается мой персональный фильм ужасов. Соберись. Интонируй.

– Я слышу тишину.

Аббат посмотрел сразу на обоих монахов. Те хранили молчание.

– Кроме тишины! Что ты слышишь?

Отраженное эхо было пронзительным. Он угадал мой страх. Разумеется – от эха ничего не скроешь.

– Я ничего не слышу, – сказала Мэй твердо.

– Ты ничего не слышишь, – повторил Аббат, и эхо этой фразы в точности повторило интонацию Мэй, усилив ее до крайности. Неожиданно. Так тоже можно?..

После чего, загадочно:

– Ты громкая!

Монахи ринулись к Мэй, скрутили ее, запеленали в кокон простыни, понесли по храмовому лабиринту узкими коридорами и втолкнули Мэй – куда бы вы думали – в Святая Святых.

6

Святая Святых на поверку оказалась именно что комнатенкой, пованивающей застарелой прелью. Дверь за Мэй захлопнулась, с той стороны опустился засов. С этой – темно, зябко и страшно. И никакого Бога. Ну то есть вообще.