Пора! Громадина поезда, казалось, мчала прямо на меня. Фары – его глаза. Рокот – его дыхание. Шаг, еще один, теперь нужно оттолкнуться и прыгнуть…
За ревом поезда я не слышал выстрелов. Почувствовал лишь толчок в спину, и щебень бросился мне в лицо. Состав прогрохотал мимо, сотрясая землю.
– Готов! Я попал в него! Слышь, Корни, я Мангуста замочил!
Они подбежали ко мне.
– Живой! Да ты прям снайпер!
Нужно встать или хотя бы заставить себя поднять револьвер. Кудуху! Почему он такой тяжелый? Нога в сапоге, подбитом гвоздями из лунного серебра, отбросила мое оружие в сторону и наступила на руку. Пальцы хрустнули. «Как я теперь буду стрелять?» – мелькнула мысль.
– Что, Анри, больно? – Надо мной склонилось лицо Корни. Вспышки света подчеркивали шрам, превративший левую половину его лица в сморщенное ядро ореха. Длинные сальные волосы моего бывшего соратника напоминали свалявшуюся шерсть. Его нос со времени нашей последней встречи еще больше вытянулся и стал совсем походить на крысиный. – Где медальон, Мангуст?
– Кхараш! – сказал я через силу. Во рту был вкус крови. – Крыса!
– Помнишь древний язык, – усмехнулся Корнуэл здоровой половиной лица. Он пошевелил носом, будто принюхиваясь. Над верхней губой торчали в стороны тонкие нити усов-вибриссов. – Обыщите полиглота.
Мои карманы обшарили, перевернули меня на живот, вытряхнули заплечную сумку.
– Корни, у него ничего нет!
Я услышал, как в руках моего врага щелкнул барабан револьвера.
– Я достал пули, Мангуст, – сказал Корнуэл. – Оставил только одну. Проверим твое везение? – Барабан вновь щелкнул, и мне в затылок уперся ствол. – Или ты скажешь нам, где медальон? Подумай, Анри.
– Пхеш кхараш! – заставил я себя улыбнуться сквозь боль.
Револьвер дрогнул в руке Корни, раздалось клацанье курка.
– Тебе повезло, мой дорогой, проверим еще раз? Скоро твое везение кончится, а ты еще должен сказать, куда спрятал медальон.
– Пули, – сказал я. – Они звякнули в твоей ладони шесть раз. Ты вынул из барабана их все.
– Гаденыш, – прошипел Корни. – Тащите его на рельс! Быстро!
Меня схватили за руки, поволокли куда-то вверх, стукнув головой о металл.
– Поезда не было уже две минуты, мой храбрый, но глупый рыцарь. Как думаешь, на сколько хватит твоей смелости? Одно слово, Анри, где медальон, и поезд проедет мимо. Так куда ты его спрятал?
Я хватался за рельс в тщетной попытке подняться. Мокрые от крови пальцы скользили по металлу, и у меня получилось лишь приподнять голову, посмотреть в лицо Корни.
– Зачем тебе медальон? Ты ведь его собирался проиграть в карты.
– Я никогда не проигрываю, – ухмыльнулся Корни. – А медальон – это мой заказ.
Я видел не только Корни – Еж, незаметный, тихий, как летучая мышь, двигался в темноте колючей тенью.
В воздухе просвистела колючка и пробила горло стоящего рядом с Корни гнома в полосатой жилетке. Тот захрипел, упал на колени. Корнуэл развернулся.
– Где он?! – закричал он.
Вторая игла впилась в плечо молодого гнома. С его головы слетела шапочка с помпоном. Бандит заорал, схватившись за иглу.
– Стреляйте, мерзавцы! – кричал Корни. – Убейте гада!
Раздались беспорядочные выстрелы. Чья-то пуля попала в мигающую лампу, осколки стекла посыпались на щебень. Но бандиты стреляли не в том направлении. Я услышал дыхание Ежа совсем рядом. Он крался среди шпал, подползая с другой стороны рельса. За ревом прибывающего на станцию поезда Ежа совсем не было слышно – мой друг хорошо рассчитал время своего появления.
Или же ему просто повезло.
– Быстрее, – прошептал я. – Ты медальон подобрал?
– Ф-ф-фы! – утвердительно сказал Еж.
Он стащил меня с рельса.
– Вон они! – закричал один из гномов.
Но над нами уже мчался состав, отрезав нас от врагов. Еж тащил меня к станции под брюхом поезда.
– Нас заметят люди, Еж, – шептал я. – Так нельзя. Всем нам снова придется уходить.
– Ф-ф-фы! – сказал Еж.
– Нет, у меня не хватит сил на трансформацию.
– Ф-ф-фы.
– Не хватит! Нет! Остановись!
Но Еж уже бежал по залитой светом станции, лавируя между ногами людей. Я слышал изумленные возгласы.
– Еж!
– Кого это он несет?
– Смотрите, еж ласку поймал! Реально ласку жрет, она вся в крови!
– Мама, хочу себе такую зверушку!
Потом я шел по темному тоннелю, где на выходе светил яркий свет, но вскоре понял, что проваливаюсь в события последнего дня.
Вентиляционный канал заполняла копоть, пыль и старая паутина. Я шел, пригнувшись, чтобы не приложиться макушкой о неровный потолок. Цепочки моих следов протянулись в пыли туда и обратно. Туда – это к свету в конце тоннеля и перегородившей выход пластиковой решетке. Обратно – к душным каналам, заполненным угарным газом и отголосками людской жизни. Это мой привычный мир.
Порой в вентиляционных каналах звучала музыка. Иногда доносились новости, рассказывающие о перипетиях людской жизни. Но чаще всего слышались разговоры: гневные, переходящие во взаимные оскорбления или истерику, тихие, ставшие привычкой, детский щебет и голоса любви, когда двое не могут наговориться друг с другом, прерываясь на поцелуи.
Я останавливался и слушал чужую жизнь.