Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

А вот как рассуждают упомянутые выше «мыслители». О. Р. Лацис: «Мы не знаем, что такое русская идея»[119]. Д. В. Драгунский: «Когда говорят о русской идее, у меня по коже пробивает легкий мороз»[120]. Нечто подобное говорит и В. Хорос[121].

Наряду с отрицательным отношением части христиан к национализму и невежественным отношением к данному феномену некоторых наших соотечественников на Западе имеет место несколько иной подход к России и русским. Однако во всех подходах, за исключением заблуждений части христиан, заложена грозящая России и русским «мина замедленного действия».

Поэтому, как справедливо подчеркивает Н. А. Нарочницкая, «рассмотрение ключевых стереотипов в оценке русской истории совершенно необходимо, как и уяснение тех философско-методологических основ, которые в равной мере питают отношение к отдельному прошлому России и к ее сегодняшнему выбору»[122].

И здесь необходимо оговорить как минимум два положения. Во-первых, ненависть к русским и к России обусловлена не столько поисками ее исторических грехов, о которых глубже, достовернее и честнее писали русские мыслители[123], сколько плохо скрываемой злобой, вызванной военно-политическими, социально-историческими и духовно-нравственными взлетами России.

Выше об этом уже написано. Сейчас же приведу некоторые иллюстрации, в которых наряду с тенденциозным извращением российской истории проглядывает плохо скрываемая зависть к историческим фактам несгибаемости русских. Во всех случаях острие искажений русской истории направлено в одну системную генеральную цель – ослабить Россию, оправдать антироссийские военно-политические акции и в конечном счете сломать российский «барьер» на пути к американскому глобализму.

Обратимся к персоналиям, ограничившись некоторыми широко известными на Западе авторами, выражающими нигилизм к России и русским.

А. Янов, некогда подвизавшийся в журналистике в Советском Союзе, издал весьма значительным тиражом книгу «Русская идея и 2000 год» (Нью-Йорк, 1988). Больше всего Янова раздражают моменты величия России, а не поражения. Он задает иррациональные для него вопросы: а) почему после Первой мировой войны Россия оказалась единственной континентальной империей, которая в итоге не распалась, а консолидировалась в новой форме? б) почему после Второй мировой войны она, истощенная до предела, опять не развалилась, а обрела еще большее могущество?[124]

Ответы на эти вопросы он ищет в русской истории, проявляя к ней глубокую неприязнь, ибо она (русская история), по Янову, сама дает ответ, как он пишет, «сокрушительный для логики либералов», т. е. доказывает, что Россия не есть неудачник западной истории, а мощная альтернатива ей.

Но вывод Янова может показаться парадоксальным, хотя и адекватным его глубинной ненависти к России: «Автократия замкнула Россию в своего рода исторической ловушке, из которой она не может, как свидетельствует все ее прошлое, выбраться самостоятельно – без интеллектуальной и политической поддержки мирового сообщества»[125].

А далее логическое для ярого недруга России умозаключение: «Россия представляет чудовищную угрозу мирной европейской либеральной цивилизации, так как в отличие от той всегда имеет грандиозные, ни с кем не сравнимые экспансионистские планы и идеи мирового государства». «Не может быть мира без политической модернизации России», – глаголет Янов[126].

Но Янов не одинок. Быть может, еще большая неприязнь к России, а стало быть и к русским, звучит в трудах Ричарда Пайпса[127]. Нельзя не обратить внимания на утонченные приемы Пайпса и его авторитет как специалиста по России и ее истории на Западе и в США.

На Западе Россию плохо знают, и популярность Пайпса вполне объяснима. Труднее воспринимать доверие к сочинениям американского профессора со стороны некоторых наших соотечественников. Видимо, главная причина этого в плохом знании своей истории. Дабы не быть голословным, конкретизирую вопрос. Сошлюсь на книгу Р. Пайпса «Россия при старом режиме»[128]. В главе IX «Церковь как служанка государства» Р. Пайпс выдает свои «открытия», не выдерживающие критики как с позиций истории России, так и в плане православно-богословском. «Тот факт, – пишет Пайпс, – что Россия приняла христианство у Византии, а не у Запада, имел далеко идущие последствия для всего хода исторического развития страны… Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовой дороги христианской цивилизации (курсив мой. – В. Г.), которая вела на Запад»[129]. Резюмируя, Пайпс утверждает: «Таким образом, принятие христианства, вместо того чтобы сблизить Россию с христианским миром, привело к изоляции ее от соседей»[130].