Русская история. Беседы о смыслах

С высоты сегодняшнего времени вполне очевидно, что второе сталинское отступление было тактическим и вынужденным. Как и в случае с одобренным Лениным возвращением в капитализм – с советским НЭПом, – речь шла о тактическом маневре с целью удержания собственной власти. Обращение к российским и общечеловеческим ценностям помогло победить в страшной войне, помогло обрести союзников, договориться с ними и получить огромную помощь. Но после войны оно быстро превратилось в помеху для власти. Поэтому на глазах у бесправных россиян, перед лицом западных демократий, вождь быстро сменил новые идеологические ориентиры на старые.

Уже в марте 1946 года, выступая в американском Фултоне, бывший союзник Сталина английский премьер У. Черчилль констатировал – над востоком Европы. от польского Гданьска до Адриатики, опускается железный занавес… Государства, спасшие нашу страну от разгрома, были, без колебаний, объявлены в СССР нашими врагами. Восточная Европа была вынуждена отказаться от спасительного американского Плана Маршалла. В действительности происходило даже нечто худшее, включенные в соцлагерь государства в первые послевоенные годы были обязаны, без лишней огласки, поставлять в Советский Союз товары по заниженным ценам. Сумма полученной Сталиным «финансовой субсидии» составляла, по подсчетам американских экономистов, 11 миллиардов долларов. (Эта сумма равна стоимости всех поставок по ленд-лизу.) Вместе с дивидендами от труда миллионов рабов советского ГУЛАГа, вместе с доходами от труда сотен тысяч немецких, японских и др. военнопленных, эти экономические вливания позволили большевицкому режиму относительно быстро восстановить экономику, реализовать предельно дорогостоящий «атомный проект» и даже ежегодно проводить громогласное «снижение цен».

2.4. Беседа о втором номенклатурном наступлении (1946–1953)

Сталину было «не привыкать» к отступлению, но, завершив очередной вынужденный отскок, вождь, с утроенной энергией, взялся за возврат в исходное, привычное и естественное для него состояние.

…Приходившие с войны, уцелевшие, но израненные и измученные фронтовики возвращались домой не только с трофеями, но и с надеждами: «Мы победили, врагов больше нет. Теперь колхозы распустят и землю раздадут, ГУЛАГ – отменят, НКВД – расформируют», – думали они… А кроме того, миллионы соотечественников, впервые оказавшиеся за рубежом, воочию убедились, что «в мире капитала и эксплуатации» живут несопоставимо лучше, чем в государстве, где «власть принадлежит трудящимся».

Сталин догадывался о массовых настроениях, платные стукачи пронизывали все слои советского общества, их доносы доходили до адресата. С этим надо было что-то делать. Кремлевские недоучки, объявлявшие себя «великими мыслителями», что-то слышали про кучку декабристов, отреагировавших в 1825 году на поход в Париж. Но декабристы были маргиналами, не имевшими сторонников и последователей в русском обществе. Ситуация 45-го года была совершенно другой. Выступая 24 мая на победном приеме в Кремле, Сталин, признав огромные ошибки властей, констатировал: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь… Но русский народ не пошел на это».

На самом деле народ пытался реагировать и реагировал, но его сопротивление превентивно и безжалостно подавлялось:

– СМЕРШем – расстрелявшим во время войны 70 тысяч человек, объявленных шпионами,

– военно-полевыми судами, отправившими в штрафбаты и приговорившими к расстрелу сотни тысяч человек,

– заградотрядами (количество убитых – неизвестно),

– депортациями целых народов (общее количество оторванных от дома и выброшенных в неосвоенные территории – 6 миллионов человек),

– ужесточением репрессий в ГУЛАГе (после того как Ленинград попал в осаду, тысячи политузников, находившихся в тюрьмах города, были замурованы в них навсегда!)…

Несмотря ни на что, ответ на сталинскую политику не заставил себя долго ждать. Из числа военнослужащих 1 100 тысяч человек перешли на сторону противника, позднее всех перебежчиков стали называть «власовцами». В узком смысле слова, «власовцы» – это те, кто вошел непосредственно в состав Русской освободительной армии генерала Андрея Власова (приблизительно 120 тысяч человек).