Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв

В результате, как отмечает Ключевский, «в государственный строй вводилось дотоле чуждое ему начало, всесословная повинность». Ей подлежали и крепостные крестьяне (их в 1724 году насчитывалось больше 4 миллионов ревизских душ), и посадские (169 тысяч ревизских душ).

От дворянства Петр требовал бессрочной обязательной службы – военной или гражданской. Лишь в случае увечья на войне или по старости дворянин отпускался в свое имение на дожитие. Только Петр III 18 февраля 1762 года «пожаловал всему российскому дворянству вольности и свободы».

«По требованию исторической логики или общественной справедливости, – говорит Ключевский, – на другой день, 19 февраля, должна была бы последовать отмена крепостного права; она и последовала на другой день, только спустя 99 лет».

В развитии того, что можно назвать крепостным уставом русского общественно-государственного строя и в XVII и в XVIII веке, Ключевский придает особое значение изнурительным войнам. И в царствование Алексея Михайловича, и в царствование Петра Россия находилась почти все время в состоянии войны, притом одновременно с несколькими противниками.

В своей характеристике русского государственного строя Ключевский обильно пользуется острой иронией и сарказмом. В отношении к допетровской Руси ирония часто насмешливо-равнодушна. По отношению к Петру и его преемникам и их государственным дельцам (Ключевский предпочитает термин «делец» термину «деятель») сарказм становится беспощадным.

Но Ключевский выдвигает и положительные типы русских деятелей XVII века – царь Алексей Михайлович, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин. Ртищев неотлучно находился при царе Алексее. «Это был один из тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия… Своим влиянием царского любимца Ртищев пользовался, чтобы быть миротворцем при дворе, устранять вражды и столкновения, сдерживать сильных и заносчивых или неуступчивых людей вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и самого Никона».

Самым замечательным из московских государственных людей XVII века Ключевский считал А. Л. Ордина-Нащокина. «Этот делец вдвойне любопытен для нас, потому что вел двойную подготовку реформы Петра Великого. Во-первых, никто из московских государственных дельцов XVII века не высказал столько, как он, преобразовательных идей и планов, которые после осуществил Петр». Во-вторых, «по происхождению своему он не принадлежал к тому обществу, среди которого ему привелось действовать… Ордин-Нащокин был едва ли не первым провинциальным дворянином, проложившим себе дорогу в круг спесивой знати».

Из деятелей XVIII века Ключевский в особенности выделяет обер-прокурора Сената Анисима Маслова. Маслов в своих рапортах императрице Анне и Бирону «немолчно твердил о бедственном положении крестьян». В 1734 году «Маслов провел строгое предписание [императрицы] кабинету министров составить „учреждение“ для помещиков, „в каком бы состоянии они деревни свои содержать могли и в нужный случай им всякое воспоможение чинили…“. Этим поставлен был жгучий вопрос о законодательной нормировке крепостного права».

Ключевский не признавал значения отвлеченной философии. Но он много думал о роли природы в истории и соотношении естествознания и исторической науки. В своих дневниковых записях 1903 года он отметил впечатление, произведенное на него мыслями немецкого физика и физиолога Гельмгольца о логической индукции в изучении природы и ее основе – всеобщность явления, однообразное ее повторение. Ключевский противополагает этому «историческую индукцию». Метод ее – «народно-психологическое чутье».

В студенческие годы Ключевский пережил сложный религиозный кризис. Родившись в религиозной семье и будучи воспитанником Пензенского духовного училища, Ключевский естественно впитал в себя церковную религиозность, не подвергал ее сомнениям. В университете на него произвели большое впечатление лекции по богословию священника Николая Сергиевского. «Лекции его, – писал Ключевский, – знакомят нас не только с современной богословской, но и с философской наукой… Он смело вышел против Фейербаха, закоренелого современного материалиста… отвергающего Бога».

Ключевский, однако, на этом не остановился. Он решил вникнуть в мнения противников христианства.

Он прочел статью Чернышевского о религии в «Современнике», после чего внимательно изучил книгу Фейербаха «Лекции о сущности религии».

«Христианство подвергнуто, кажется, самой строгой критике», – писал Ключевский в ноябре 1861 года своему другу, преподавателю латинского языка в казанской второй гимназии Порфирию Петровичу Гвоздеву.