Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв

«Фейербах отвергнул окончательно всякую из существующих религий, назвав их все произведением человеческой фантазии… Ввиду этих обстоятельств и чувствуешь потребность поближе познакомиться с историей христианства. Без истории теперь, как и во всякое переходное время, нет спасения… [Нужно] проверить весь исторический ход христианства, проверить беспристрастно, и все равно, к чему бы не привела эта проверка, хотя бы даже к отрицанию христианства».

В конце концов Ключевский остался христианином в бытовом смысле, но по существу стал агностиком.

В своем курсе Ключевский, в общем, отнесся весьма критически к русским царям XIX века (включая Александра II) и к результатам деятельности русского правительства.

В этой деятельности он не находит достаточного понимания хода русской истории и действительных нужд русского народа.

В своих дневниковых записях, где он высказывался вполне откровенно, Ключевский приходит к пессимистическим заключениям: «История учит даже тех, кто у нее не учится: она их проучивает» (запись 1893 года)… «В продолжение всего XIX века с 1801 года, со вступления на престол Александра I, русское правительство вело чисто провокационную деятельность: оно давало обществу ровно столько свободы, сколько было нужно, чтобы вызвать в нем ее первые проявления, и потом накрывало неосторожных простаков».

Роковую роль играла внешняя политика – войны.

«После Крымской войны русское правительство поняло, что оно никуда не годится; после Болгарской войны (1877–1878) и русская интеллигенция поняла, что ее правительство никуда не годится; теперь в Японскую войну русский народ начинает понимать, что и его правительство, и его интеллигенция равно никуда не годятся».

Ключевский при этом сознавал, что война не чисто русское, а мировое явление. У него было пророческое предчувствие, что войны приведут старый мир к катастрофе. Еще в 1893 году он писал В. И. Герье: «Думаю куда-нибудь поехать, только не знаю куда. Более всего хотелось бы на Запад, в Европу, чтобы посмотреть на Европу перед войной, может быть, последней европейской, потому что после этой войны, боюсь, уже будет некому и не с кем воевать».

XIX П. Н. Милюков (1859–1943)

Павел Николаевич Милюков занимает видное место и в русской историографии, и в русской политической жизни.

Милюков родился в Москве. Отец его, Николай Павлович, был городским архитектором, а затем оценщиком в одном из московских банков. Мать – урожденная Султанова, по первому мужу Баранова, страстная и властная женщина. В семье она играла первую роль. Отец как-то перед ней стушевывался, но иногда пытался возражать ей, и происходили бурные сцены. У Павла не было никакой близости с родителями. Зато он был в дружбе со своим младшим братом Алексеем.

У отца была большая библиотека, главным образом по архитектуре и истории искусства, но были и тома «Русского архива» за первые четыре года его существования и «Илиада» Гомера в переводе Гнедича.

Родители отдали обоих сыновей в первую московскую гимназию. Учителя, по воспоминаниям Милюкова, были почти все тусклые. Латинскому языку обучал чех, плохо говоривший по-русски. Зато преподаватель греческого языка Петр Александрович Каленов, влюбленный в культуру Древнего мира, сумел передать эту любовь своим ученикам, в том числе и Милюкову. «Каленов зажигался, комментируя классические произведения, – вспоминает Милюков, – и в его толковании греческие тексты оживали перед нами, становились нам близкими».

Хорошие отношения установились у Милюкова с товарищами по гимназии. Как-то сам собой сложился кружок товарищей, объединенный общими стремлениями. Собирались довольно часто у кого-нибудь из членов кружка. Обыкновенно один из участников готовил вступительный доклад. Деятельное участие в кружке, помимо Милюкова, принимали князья Николай Дмитриевич Долгоруков (фактически председатель кружка), Константин Старынкевич и Константин Иков. Милюков сделал в кружке два доклада, один из них на тему «Исключительность и подражательность». Под «исключительностью» разумелся нетерпимый идеологический национализм. Милюков защищал от него право на подражательность как неизбежное и прогрессивное явление. В самом выборе темы уже вырисовывались некоторые черты будущего социологического и политического мировоззрения Милюкова.