Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Более всего им свойственна уже упомянутая в с е о б щ н о с т ь (нередко космизированная) переживания и изображения происходящего: событиям в поэмах, картинам, архитектурно-скульптурным композициям придавались черты вселенского размаха, охватывающего буквально весь мир, все народы, все течение и движение жизни. Всемирными становятся все чувства, все устремления и страсти, любовь в особенности. «Председатель Земного Шара» Велимир Хлебников воспевает революцию как дивное царство всемирного взаимопонимания и любви.

Где Волга скажет «лю»,
Янцекиянг промолвит «блю»,
И Миссисипи скажет «весь»,
Старик Дунай промолвит «мир»,
И воды Ганга скажут «я»…
Всегда, навсегда, там и здесь.
Всем всё, всегда и везде! —
Наш клич пролетит по звезде!
Язык любви над миром носится.
И Песня песней в небо просится⁶¹

.

Над миром носятся и в небо просятся образы творений многих поэтов и художников России после Октября. В их числе и Владимир Татлин и Кузьма Петров-Водкин, который в знаменитой «Петроградской мадонне» вознес над эпохой революции образ матери как символ вечного обновления жизни.

Живописные произведения Марка Шагала, созданные в 1918–1921 годах, пронизаны таким же духом романтического преображения. В них торжествует чудо, все они так или иначе приобщены к неким высшим силам, врывающимся в обычный ход жизни и решительно преобразующим ее.

Своего рода эпиграфом к такому образно-символическому строю может служить большое полотно «Видение» (1917–1918). Художник в уже упомянутой выше книге «Моя жизнь» рассказывал, что фабульной основой картины послужил один давний странный сон:

«Меня одолевали сны. Квадратная пустая комната. В углу одинокая постель, где сижу я. Темно.

Вдруг разверзся потолок, и крылатое существо с шумом и грохотом спустилось вниз, наполняя комнату движением и облаками.

Шелест влекущихся крыльев.

Я понимаю: ангел! Не могу открыть глаза, становится слишком светло и лучисто. Пошарив всюду, он поднялся к прорези в потолке, унося с собой весь свет и голубой воздух.

Снова стало темно. Я проснулся.

Моя картина “Видение” вызвана этим сном».

И действительно, сюжет полотна соответствует этому описанию. Единственное отличие – живописец сидит не на постели, а стоит у мольберта с кистью в руке. Отличие, впрочем, весьма существенное, ибо определяет смысловую структуру композиции… Художник ощущает себя словно бы медиумом, через сознание его проходит тайная суть бытия, дабы быть выраженной на полотне, пока еще пустом. Вся картина выдержана в не характерных для Шагала прохладных – синих, зеленых и белых – тонах, имеющих некий астральный оттенок и, конечно же, вызывающих ассоциации с живописью Врубеля – единственного мастера не только в России, но и во всей Европе на рубеже XIX–XX веков, который как бы разговаривал с вечностью, залетал в своем воображении в заоблачные выси.

Шагал обладал редчайшей способностью – он абсолютно естественно смыкал повседневное и фантастическое (в этом ему будет родственным еще один Мастер из России – Михаил Булгаков). Вот и в этой картине с ее миниатюрной детализацией (видны не только предметы, но и узор вышивки на сползающей накидке кресла, линии скатов крыш, виднеющихся за окном, и т. д.) на уютный покой банального ложится отсвет светлого и таинственного, поражающего душу вдохновения. Сине-зеленые пышные облака, стелющиеся по полу, хотя они в одном ряду с креслами, лампой, столиком и другими частями обихода, переносят изображение во «вселенский» план.

К этому полотну примыкают и картины триптиха 1917–1918 годов «Над городом», «Прогулка», «Двойной портрет с бокалом вина». Образной основой всех трех картин цикла оказывается мотив победы над земным тяготением, свободного полета людей в мировом просторе. Правда, такой мотив уже встречался у Шагала и раньше, но в начале и середине 10-х годов он использовался преимущественно для одной цели – вызвать ощущение странности, резкого смещения привычного. В эпоху революции образная цель кардинально меняется – живописец стремится сделать полет над землей метафорой достигнутой свободы, обретенного счастья.