Русская книга о Марке Шагале. Том 1

…И все-таки глубже и полнее всего поэтические начала творчества Шагала на протяжении первых послеоктябрьских лет раскрываются в таких композициях, где «вселенские» мотивы звучат открыто, будь то полет людей в небесных пространствах или какие-то виды соприкосновения человека и космоса. Кроме упомянутых картин к числу произведений подобного рода принадлежит еще одна работа, пожалуй, символического характера. Я имею в виду гуашь 1917 года со странным названием «Художник: на Луну» из собрания Георгия Костаки (ныне – Афины). Впрочем, тут все странно в своей покоряющей и убеждающей простоте. Живописец, держа палитру (изображение несомненно автопортретное), сложно изогнув тело и резко откинув голову как бы в порыве вдохновения, размышляет, приложив руку к губам, о своем новом произведении. Но он стоит (или, лучше сказать, плывет) в зыбко-голубом пространстве, окруженный какими-то космическими телами, чем-то вроде неведомых планет. Иными словами, свои поэтические видения художник – по логике картины – черпает из мирового пространства, живет его духом, его таинственной субстанцией. Узорчатый занавес справа и полукруглый врез внизу, где неким кадром возникает очередной витебский вид, дают словно бы земную программу интересов и мечтаний художника, связывают его с повседневной жизнью. Эта картина – «звездный марш» Шагала, его живописная декларация о всемирном преображении, происходящем на глазах и потрясающем души художников.

Итак, Марк Шагал в одном ряду с некоторыми крупнейшими русскими поэтами, живописцами, скульпторами во времена Октябрьской революции и последующих за нею лет возрождает утраченную художниками предшествующих веков связь искусства с космосом. Замечено, что в европейской литературе космичность ощущения мира оборвалась на Шекспире, у которого «космические тела и силы – солнце, звезды, воды, ветры, огонь – или прямо участвуют в действии, или постоянно фигурируют, притом именно в своем космическом значении, в речах действующих лиц. Если мы рассмотрим эти же явления в драмах нового времени… то легко убедимся, что из космических тел и сил они превратились в элементы п е й з а ж а (с легким символическим оттенком)» (М. Бахтин).

В истории живописи сложилась приблизительно такая же ситуация – последними «космическими» мастерами были Босх, Брейгель, Эль Греко, Рембрандт. В последующие века эта традиция почти иссякает. И лишь в XX веке встречаются попытки возродить вселенскую масштабность художественного мышления. Россия в устремлениях такого рода шла впереди иных стран, а в ней «космическое первенство» после Врубеля принадлежит Шагалу. В своих ранних произведениях он передавал ощущение потрясенности мира, отдающееся во вселенских просторах. В годы революции художник нашел способы гармонического объединения разобщенных элементов и частиц бытия, на его полотнах появился мир в целом, мир любви, счастья, радости, словом, как сказал Николай Заболоцкий, «мир во всей его живой архитектуре – орган поющий, море труб, клавир, не умирающий ни в радости, ни в буре».

Шагаловские метафоры свободы, выражающие внутреннюю человеческую сущность, составили основу законченной и стройной художественной философии, которую смело можно отнести к числу творческих завоеваний XX столетия.

Каменский А. «Я был душевно здесь всегда….». К 100-летию со дня рождения Марка Шагала // Новый мир (М.). 1987. № 8. С. 245–252.

16. Н. Апчинская. Искусство Марка Шагала. 1987

С именем Марка Шагала (1887–1985) связано представление об искусстве, в прямом смысле переворачивающем с ног на голову традиционные каноны и при этом полном гармонии и красоты. Подобно Пикассо, Шагал дерзко разрушал эти каноны не во имя «дегуманизации». В центре его внимания всегда оставался человек, помещенный в целостный, находящийся в непрерывном движении и метаморфозах макро– и микрокосм.

По сравнению с Пикассо и с другим великим мастером нашего века – Матиссом Шагал как художник был и более непосредственно-эмоционален, и более интуитивен. Отсюда – его связь с фольклором, укорененность в породившую почву, сочетавшаяся с постоянным стремлением выйти за пределы всякого ограниченного места и времени.

Один из шагаловских рисунков 10-х годов представляет человека, несущего на себе свой дом, – образ в полной мере автопортретный.

Шагал провел детство и юность в Витебске, в среде, обладавшей самобытной культурой, которую именно ему суждено будет впервые со всей полнотой (далекой от этнографизма) воплотить в изобразительном искусстве. Мы видим у него не только колоритные еврейские типы, обычаи и праздники начала века, но и характерную национальную пластику, юмор и печаль, наивность и мудрость, а также некоторые глубинные особенности национального мышления.