Русская книга о Марке Шагале. Том 1

На первой репетиции «Диббука» в «Габиме», глядя, как работает с актерами Вахтангов, я подумал: «Он русский и грузин⁵², мы видим друг друга впервые. Может, он читает в моих глазах хаос и сумятицу Востока. Суетливый народец, и искусство у них какое-то непонятное, чудное… Так что же я смущаюсь, краснею и поедаю его глазами?»

И все же каплю отравы я в него заронил – Вахтангов признавался в этом позже и при мне, и за моей спиной. После меня придут другие, они станут повторять мои же слова и жалобы, но не в такой резкой форме, и потому их услышат.

В конце концов я спросил Вахтангова, какой он видит постановку «Диббука». Он спокойно и веско произнес, что единственная верная линия для него – система Станиславского.

«Нет такого направления для возрожденного еврейского театра», – заявил я.

Наши пути разошлись. А Цемаху я сказал: «Все равно вы поставите пьесу по-моему, даже без меня. Иначе просто невозможно», – и вышел на улицу.

Вернувшись домой, в детскую колонию в Малаховке, я вспоминал свою последнюю встречу с Анским, на званом вечере в 1915 году в Калашниковской бирже⁵³. Качая седой головой, он поцеловал меня и сказал: «У меня есть пьеса, “Диббук”, и только вам по силам ее оформить. Я сразу подумал о вас». Стоявший рядом Баал-Махшовес одобрительно кивнул, блеснув очками.

«Так что же мне делать? Что же делать?»

Потом я узнал, что год спустя Вахтангов часами просиживал над моими эскизами и в результате пригласил другого художника⁵⁴ – но попросил его, как говорит Цемах, сделать эскизы «под Шагала». А у Грановского, слышал я, они и сами себя перешагалили. Ну и слава Богу.

Малаховка, 1921 – Париж, 1928.

P.S. Только что узнал, что москвичи за границей⁵⁵. Всяческих им благ!

Шагал М. Как я работал в Еврейском камерном театре // Ди идише велт [Еврейский мир] (Вильно). 1928. № 2. С. 276–282 (идиш).

Перепечат.: Ди голдене кейт [Золотая цепь] (Тель-Авив). 1962. № 43. С. 170–174 (идиш); Kamenski 1988. Р. 358–360 (пер. на фр.); Harshav 2003. P. 33–38 (пер. на англ.); Harshav 2004. P. 289–296 (пер. на англ.); Каменский 2005. С. 263–264 (пер. Д.М. Фрайштата); Шагал об искусстве и культуре 2009. С. 62–71.

Печатается по: Шагал об искусстве и культуре 2009.

15. Памяти Я.А. Тугендхольда

Я пошлю эти строки на родину. (Где сил взять, чтобы преодолеть смысл этого слова). Теперь, когда Як[ов] Ал[ександрович] лежит в поле, под небом русским, моим любимым – я хотел бы сказать несколько слов о нем, кто первый, лет 20 назад, улыбнулся мне, кто первый открыл дверь своего дома, усадил за стол, смотрел с сочувствием и улыбкой мои первоначальные сумасшедшие работы.

– Улыбку его я более не увижу?

Прошло много лет с тех пор, как я первый раз к нему зашел в Париже со свертком моих полотен и с чемоданом, оставленным у дверей. Никого не знал я в Париже, никто меня не знал. С вокзала спускаясь, смотрел я робко на крыши домов, на серый горизонт и думал о моей судьбе в этом городе. Хотел вернуться на 4-й же день обратно домой. Мой Витебск, мои заборы… Но Тугендхольд взял в руки мои полотна. Что? В чем дело? Он начал, торопясь, звонить одному, другому, звать меня туда, сюда, и радостно стало мне даже читать свои рассказы… Тугендхольд стал моим другом. Не раз я допрашивал его, как должен я работать, и я часто, признаюсь, хныкал (моя специальность) перед ним. Он утешал, посылал (напрасно) пакеты моих работ на выставки в Россию, хлопотал о стипендии. Мы долго блуждали по Парижу и, наконец, не раз оставался он ночевать в моем бедном ателье, в «La Ruche», в одной ужасной койке со мной. А потом, во время войны, в России, куда и я был занесен – он первый заговорил обо мне… – Я даже спрашивал его: жениться ли мне? Он отвечал: «Да, но без детей»… Он торопил Морозова⁵⁶ купить у меня картины, и за первые полученные 300 руб[лей] я смело женился. Революция. Я в Витебске директор и командир всего, чего хотите, а он на юге то же⁵⁷. Позже я вижу его в Москве в крестьянском армяке – он засыпает от усталости на стуле… Я видел, как он истекает любовью к нам, художникам, окружающим во имя возрождения.

Тугендхольд – моя молодость. Если бы мое сердце не болело бы и так – оно сейчас бы щемило б меня особо…

Мне грустно привыкнуть к мысли, что те годы, и те пейзажи, и те радости, о которых я бормочу сейчас – ушли… И лежит он в земле, которая мне близка, как кровь моя. Лежит он там, а я здесь…

Если б он знал, что я пишу эти строки…

Мне все равно: смерть мне безразлична. Я не верю в нее никогда. Все равно – моих любимых и близких я вижу в небесах, в воздухе, повсюду, неотступно.

Я увижу по приезде на свою родину и Якова Александровича где-либо… Не иначе.

Привет всем Вам.

Марк Шагал.

Paris. 1928[13]. Декабрь

Шагал М. Памяти Я.А. Тугендхольда // Искусство (М.). Т. IV. Кн. 3–4. М., 1928. С. 239.