Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Затем пришло увлечение скульптурой. На выставке в галерее Мэгт я впервые увидел мрамор, на который Шагал перенес резцом скульптора свои поэтические образы. Скульптура не может, конечно, передать красок Шагала, того необычайного света, которым он нас ослепляет, но его скульптура отлично отражает душу артиста, его вечное искание гармонии, высшей поэзии в жизни и любви. Особенно заинтересовал меня скульптурный портрет «Вава». Физического сходства, конечно, у Шагала искать не приходится, но в портретах жены, сделанных маслом в 1955–1956 годах, и в мраморе, выставленном сейчас в Париже, есть нечто большее, чем физическое сходство: художник дал духовную сущность своей модели. И есть на портретах Валентины Григорьевны символы, дающие ключ к человеческой душе, – цветы, ласковый теленок, серебряный диск луны, а в глазах – как всегда красноречивы глаза у шагаловских моделей! – далекие, изжитые страдания. Резец скульптора на вечные времена запечатлел движение тел и тот особенный мир нереальности, сказочной фантазии, в котором живет Шагал.

* * *

Разговор начинается с доисторических времен: а помните ли? Да, конечно, – этот давно умер, а этот… нет, не знаю, что с ним стало… Шагал уехал из Парижа в Витебск перед самой войной 1914 года. Это был период бурного расцвета кубизма и фовизма, искания новых форм. Художник отдал дань этим движениям, но уже в те времена Шагал был предтечей грядущего сюрреализма, который странно уживался у него с русским лубком. На фоне витебских покосившихся домишек, бревенчатых изб и церковных куполов сидели в покорной позе странные зеленые и розовые евреи со свитками Торы, и черноволосый юноша в косоворотке летел над городом, увлекая за собой девушку в синем… Так увлек за собой Шагал Беллу. Вернулся он в Париж из Витебска после бурных революционных лет уже женатым, и тогда же мы познакомились на Монпарнасе, в «Ротонде», посреди которой еще стояла круглая, чугунная печь… Больше в Россию Шагал не возвращался, там его считают «упадочным декадентом», он под запретом, но Россия навсегда осталась не только страной, в которой он родился, но и его духовной родиной, которая навеки наложила отпечаток на все его творчество.

Меня давно интересовал вопрос, на который я не мог найти ответа ни в одной биографии Шагала. Были ли у него в роду художники? Как мог возникнуть такой необыкновенный и оригинальный дар в человеке, или был он получен по наследству?

– Нет, никаких художников в семье нашей не было… Бедный мой отец был простым человеком, он служил в бакалейной лавке и с утра до вечера ворочал бочки с сельдями, огурцами и капустой… И мать, которую я бесконечно любил, никакими художественными дарами не обладала… Говорят, был у нас в роду какой-то Сегал, он жил лет полтораста назад и якобы расписал синагогу в Минске¹²³. Но и в этом я не уверен. Нет, «наследственности» у меня нет. Я хотел быть художником, учился, много работал… Ни о чем другом с детства я не мечтал. Вы читали, что написал в предисловии к каталогу моей выставки Арагон? «Человек всю свою жизнь писал». Это правда… А талант, кто знает, откуда у человека берется талант?

Марк Шагал на набережной Анжу, 3. Париж, около 1957

В биографии художника были разные периоды, но, переходя последовательно через все стадии своей художественной эволюции, он прежде всего оставался Шагалом. Сюжеты почти не меняются, но изменилась техника. Ярче стала палитра художника, глубже и человечнее трактовка сюжета. Мне кажется, – возможно, я ошибаюсь, – полотна Шагала стали с годами более лирическими. Меньше подслеповатых, зеленых хасидов, беспомощных в своем трагизме. Бревенчатые избы, телеги с мохнатыми лошаденками, все это не изжито, но это – задний фон, что-то очень наивное и далекое, а на полотнах его теперь больше влюбленных, и обнаженных девушек с букетами полевых цветов, и скрипки всех форм и цветов, поющих одну и ту же мелодию любви. Появился новый пейзаж, провансальский, пронизанный солнцем и каким-то чувством радости жизни. Художник отходит от реальности в мир видений, – и все это – через призму мистического иудаизма, который достиг своего апогея в его необычайных иллюстрациях к Библии.

* * *

У Шагала есть человеческие слабости. Как многие люди, которых можно считать богатыми, он не любит говорить о деньгах и легко поверить, что деньги больше его не интересуют. Давным-давно, когда приходили покупатели и осторожно осведомлялись о цене картины, Шагал отмахивался и говорил:

– Я этим не занимаюсь. Обратитесь к жене!

Теперь он отсылает покупателей к своему агенту. По правде говоря (читатель легко мне поверит), я не мечтал купить картину Шагала, стоящую целое состояние. Даже за подписанную литографию Шагала накануне у меня попросили в галерее 2.000 долларов. Но почему-то дважды во время разговора он и мне сказал:

– Я не коммерсант. Деньги меня не интересуют! Ни о деньгах, ни о славе думать не надо.