Русская книга о Марке Шагале. Том 2

– Скажите хранителям запасников в Третьяковке, что мой «Парикмахер», ну, тот, которого я написал с моего родного дяди, – это масло на бумаге, и пусть они больше не пишут, что это гуашь… Если с божьей помощью я все-таки доберусь до Лаврушинского переулка[57], то немного там поработаю, кое-что освежу… Вы, возможно, знаете, что ни одна моя картина, оставшаяся у вас, не подписана… Я подпишу мои картины специально для России… <…>

Привязанность Шагала к России – не флирт с ней из зарубежного далека и не сантименты старого эмигранта.

Шагал когда-то выразился так:

«Я никогда не оставлял моего старого дома, я остался верен ему в своем искусстве – как художник и как сын народа».

Россия всегда присутствует в его работах, она скромна, не бросается в глаза, но всегда на месте.

В минуты самоанализа Шагал пришел к выводу:

«Архитектура русской глубинки послужила мне неиссякаемым источником форм. Я использовал ее, как мог…»

Мне вспоминаются две ранние его картины – «Мясник», где громко дает о себе знать русский лубок, и «Беременная женщина»¹¹⁸, картина, которая дала возможность некоторым искусствоведам утверждать, что Шагал вышел из русской иконы.

За границей в творчество Шагала ворвался Париж. Но следует признать, что новый этот мотив не пришел в противоречие с прежним русским мотивом. Кстати, «Мясника», а также «Беременную женщину» Шагал писал в Париже¹¹⁹, в доме художественной богемы Ларюш, по соседству с парижской бойней. Даже сам ы й русски й свой цикл, гоголевский, он создавал в Париже. К этой работе он приступил в двадцать третьем году, как только туда приехал.

Парижанин смотрит зачарованный на шагаловские «Париж в моем окне» и «Спутник Эйфелевой башни». Глазами Шагала видит парижанин Конкорд, Бастилию, Нотр-Дам, мосты через Сену. Но вот над крышами Парижа появляется влюбленная пара. Что это – намек на витебчан, паривших над иными крышами? Право же, Парижу больше подошли бы другие люди, в другом одеянии. Но старый художник Шагал остался прежним. Над Нотр-Дам парит и летает влюбленная пара, которая когда-то летала в витебском небе и которая раньше или позже опять возвратится туда…

У Шагала есть картина, которая называется «Распятие»¹²⁰. Это реквием о шести миллионах умерщвленных гитлеровцами евреев, крик боли и ужаса.

Велико было отчаяние художник. Он отложил в сторону радужные краски и написал свой родной Витебск, охваченный пламенем. На «Распятии» распят целый народ. Не меньше «Распятия» впечатляет и «Горящее местечко». Висит молодой человек с рыжеватой бородкой, в молитвенном одеянии, а позади него – взорванные корабли с беглецами, лагеря смерти…

Времена Апокалипсиса прошли. Шагал знает, что восставший из пепла Витебск стал новым большим городом, и сам Шагал не может теперь без улыбки перечитывать то, что он когда-то писал о Витебске:

«Там сидят, ожидая меня, зеленые священники, распаренные в банях крестьяне, странники, хорошие, деликатные, с их палками и заплечными мешками. Они сидят на мостовой, в домах и даже на крышах. Они меня ждут. А я жду их…»

Я не хочу огорчать Шагала, но говорю ему, что шагаловского Витебска уже нет, шагаловский уклад ушел в историю. Хотя, позвольте! – кое-что из «дореволюционного колорита» уцелело и стоит до сих пор: здание дворянского собрания¹²¹, дворец губернатора, каланча… И школа Иегуды Пена – первая школа Шагала – она тоже сохранилась и преобразована теперь в факультет одного из местных институтов. Картины Пена экспонируются в городском музее.

Шагал говорит мне:

– Надеюсь подарить несколько моих вещей витебскому музею. Пусть они будут там. Неужели для Витебска я что-нибудь пожалею?

У дверей виллы нас ожидает блестящий черный «мерседес», такой большой и удобный, что, право, начинаешь сомневаться в том, что он принадлежит сыну витебского приказчика, который, будучи уже в Париже, писал о себе: «Я сын бедного человека. Часто, когда я в салоне и нечего там делать, мне хочется плюнуть на начищенный паркет…»

Шагал упрямый человек: проводить гостя он хочет в собственном автомобиле. Ничего не поделаешь, прошу приехавших со мной друзей, чтобы их машина следовала за шагаловской, и мы все, вместе с Шагалом и Валентиной, садимся в «мерседес».

– До свиданья! Именно – до свиданья! – говорит мне, прощаясь, Шагал.

Понимайте это как хотите, но многозначащее «до свиданья» он повторил дважды.

Вергелис А. В гостях у Марка Шагала. 1968 // Вергелис А. 16 стран, включая Монако: Путевые очерки / Авторизованный перевод с еврейского Е. Катаевой. М., 1979. С. 244–258.

Перепеч.: Шагаловский ежегодник 2008. С. 38–48 (в сокр.).

23. Андрей Седых