Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Совершенно преображается лицо Марка Шагала, когда его что-то по-настоящему затрагивает. Он как будто остается один на один с полотном, окружающий мир перестает существовать. Искренняя профессиональная заинтересованность, цепкость во взгляде, сосредоточенность на ремесле – он определяет, как ЭТО сработано. Вместе с тем лицо его исполнено подлинного величия. От шутовской усмешки не остается и следа.

С таким же сосредоточенным выражением Марк Шагал рассматривает рисунки Матисса, которые показывает ему заведующий Отделом графики Евгений Семенович Левитин. Шагал высоко ценил творчество Анри Матисса, был с ним дружен.

По воспоминаниям И.А. Антоновой, в этой беседе она сказала, что очень хочет сделать его выставку в Музее. В ту минуту им обоим верилось, что это возможно, но в Министерстве культуры эту идею посчитали «несвоевременной». Мастер умер в 1985 году.

Большая выставка, посвященная творчеству Марка Шагала, состоялась в Музее в 1987 году. Она была приурочена к 100-летию со дня рождения мастера. В состав экспозиции вошли произведения художника из многих музеев и частных собраний. В разделе графики были показаны 64 литографии из тех 75, которые Шагал подарил ГМИИ им. А.С. Пушкина во время посещения Москвы в 1973 году. На выставке побывала вдова художника.

Зиничева Е.А. Один день с Марком Шагалом // ГМИИ, отдел визульной информации

28. О.З. Кандауров

В конце 60-х – начале 70-х годов я сблизился с семейством известного коллекционера Георгия Дионисовича Костаки. Человек практического ума и раскованного (в пределах возможностей «иностранноподданного») чувства, он с чисто уллисовским хитроумием умел сочетать коммерческую хватку с потаканием своим собирательским пристрастиям. В результате нескольких смен направлений коллекционирования (ковры, иконы, народная игрушка etc.), с начала шестидесятых он сконцентрировался в основном на русском авангарде 10–30-х годов, благо в те времена легко доставаемом. К концу 60-х годов он уже располагал изрядным количеством работ этого направления; наиболее значительные мастера в его обширной квартире были представлены целой «стенкой». В их числе и Марк Шагал, живой классик и последний из могикан. Костаки поддерживал связь с артистическим зарубежьем, бывал в гостях у вдов и наследников мастеров этой плеяды, принимал у себя заезжих знаменитостей. С Шагалом его связывали и личные встречи за рубежом, и обширная переписка. Во всяком случае, мы, молодежь, которую Костаки опекал и поддерживал, постоянно слышали все новости о Марке Захаровиче, почти ощущая его присутствие в нашей компании. В том числе и я, бывавший в доме гостеприимного грека еженедельно в связи с идеей написания портретов хозяина и его милой дочери Алике. Я бывал посвящен и в малейшие детали происшествий художественного быта по обе стороны границы, которую Костаки с завидной для нас легкостью преодолевал. Среди гитарных наигрышей (он был большой любитель побренчать) так и сыпалось: был у Шагала… встречался с Ниной Кандинской… и так далее.

Однажды в воздухе повисло известие, что Шагал собирается в Москву. Вопрос о «частичной реабилитации» Шаляпина и Рахманинова еще только «прорабатывался», и потому приезд на родину авангардно-криминального Эмзе¹⁵³ казался невероятным. Но факт: вспоминаю огромную толпу у Третьяковки, блестящие глаза и захлебывающуюся речь московского еврейства, встречавшего своего национального героя. И, однако, наш греческо-грузинский косяк, прорвавшийся в «святая святых», увидел достаточно интернационального, крепкого светлого старика, без видимых эмоций пробиравшегося сквозь густую толпу, почтительно, но неохотно перед ним расступившуюся. Еще полчаса толчеи, и старца поглотила хищная дверь потаенных административных апартаментов, куда мгновенно «провалился» и Великий Коллекционер.

О.З. Кандауров

Через несколько дней Костаки торжественно сообщил, что Марк Захарович собирается его посетить, но, добавил он, понизив голос, не хочет никаких шумных митингов с художниками. «Будут только члены семьи. Ты приходи. Кстати, не знаешь, где взять фотографа для фотографий на память?» Я вспомнил о художнике из авангардистов N¹⁵⁴, параллельно занимавшемся фотографией, и порекомендовал его.

В назначенный день я заранее прибыл к Костаки и был – с нашего скромного диссидентского житья – поражен целым тазом отборной клубники (это в марте-то)¹⁵⁵, которой и полагалось кормить заезжую птицу. Вскоре прибыл и N с фотоаппаратом.

Дом притих, как перед грозой. Даже говорили почему-то шепотом.