Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Гаўрыс I. Вобразнае мастацтва ў г. Вiцебску (Пачатак i канец першага 10-цi годзьдзя Кастрычнiкавай Рэволюцыi) // Вiцебшчына. Т. 2. Вiцебск, 1928. С. 168–173. Пер. с белорусского Л.В. Хмельницкой.

242. Я. Тугендхольд. Из статьи «Русские художники за рубежом»

[Октябрь 1928 г.]

Паломничество русских художников за границу – явление, можно сказать, традиционное. Сначала Рим, затем Мюнхен, потом Париж, а за последнее время и Америка – таковы «исторические» этапы заграничных скитаний русского искусства. Но никогда еще оно не имело столь многочисленной «колонии» своих за границей, как за последние два десятилетия. Если раньше дело шло о заграничной учебе, то за эти годы речь идет уже о своего рода утверждении русского искусства за границей. Ни для кого не секрет, что в настоящее время большое число русских художников проживает вне пределов СССР – преимущественно в Париже и Америке. Часть из них покинула родину еще задолго до войны, акклиматизировалась и почти «экспатриировалась» за границей; таковы, напр., покойный Л. Бакст и особенно скульпторы: Архипенко, Мещанинов, Липшиц, Цадкин, Хана Орлова. Другие выехали во время войны, как Наталия Гончарова и Ларионов. Третьи, а таковых большинство, покинули Россию уже после Февральской или Октябрьской революции. К этой категории относятся как некоторые «маститые» наши мастера (Билибин, Сомов, Рерих, Малявин, Коненков, Добужинский), так и представители молодого искусства (Борис Григорьев, Шагал, Шухаев, А. Яковлев, А. Экстер, Ю. Анненков и др.).

<…> Как же работает там эта основная масса русских художников, каковы ее творческие судьбы – вот вопрос, на который нам до последнего времени было трудно ответить. И лишь недавно открывшаяся в Москве «Выставка современного французского искусства» (Музей Новой Западной Живописи, ул. Кропоткина)²¹⁷ проливает в этом отношении некоторый свет. <…>

Париж дает возможность вобрать в себя уроки мировой художественной культуры, начиная от глубочайшей древности и до нашего времени. В этом его притягательная сила. Но большинство не выдерживает этого культурного груза Парижа, этого высокого его давления. Судьба среднего русского художника в Париже – проторенная тропа эклектизма, эпигонства, подражательства. В Париже такой художник получает внешний лоск: он впитывает в себя парижскую фактуру, парижскую живописную «кухню», но далеко не всегда растет творчески. К этому выводу приводит нас творчество ряда русских художников, представленных на выставке: ничего подлинно нового, свежего, смелого…

Возможно, что здесь обнаруживается и специфический закон буржуазной художественной жизни – её порабощенность рынку. На первый взгляд, конечно, существование парижского художника может представиться весьма «завидным»: сотни частных лавочек-галлерей, сотни «меценатов»-торговцев картин («маршанов»), «покровительствующих» художникам. И, однако, всем тем, которые воздыхают по буржуазной «свободе творчества» и по прочим благам «свободы», мы должны напомнить результат недавней анкеты парижского журнала «L Art Vivant» по вопросу о влиянии на искусство «денег, коммерции и спекуляции». Большинство ответивших на этот вопрос самым недвусмысленным образом подчеркнули глубоко отрицательное влияние «коммерции» на искусство. Дело не только в том, что подобный «меценат» монополизирует творчество художника – причина, вследствие которой и устроителям данной выставки не удалось заполучить для Москвы живописных работ многих художников, в том числе русских: Шагала, Сутина и др. Монополизация эта налагает свою печать на внутреннее развитие художника. <…> Художник как бы обязан поставлять на рынок картины именно в том духе, в каком он впервые имел успех. Вот – своеобразный «социальный заказ» буржуазного Запада! Отсюда – и наклейка определенного ярлыка на художника. Конечно, такому балованному ребенку современности, как Пикассо, «меняться» позволено: его амплуа в том и состоит, чтобы менять моду. Но Шагал, например, раз навсегда стяжал себе славу «еврейского гения», еврейского художника, «художника гетто», и эту славу он должен поддерживать, что бы он ни делал – хотя бы сюиту гравюр к гоголевским «Мертвым душам» (в которой, впрочем, при всей «инфантильности», есть изумительные по бытовой остроте листы). <…>

Революция и культура (М.). 1928. № 19. 15 октября. С. 69–75.

243. И. Грабарь. Из книги «Искусство в плену»

[1929 г.]

<…> Я только что видел в Париже целую выставку цветов Марка Шагала. Узнать его можно только потому, что на фоне вазы с цветами, стоящей на окне, еле намечены ультрамарином какие-то кувыркающиеся фигурки целующихся. Мне все это очень не понравилось, в чем и каюсь чистосердечно перед обожателями Шагала, которых очень много. <…>

Грабарь И.Э. Искусство в плену. Изд. второе. Л., 1971. С. 99.