Мы часто бродили с альбомами по улицам города и рисовали убогие еврейские лачуги, а когда к Пену поступил Шагал, то мы втроем занимались зарисовками витебских улиц. Как известно, в творчестве Шагала мотивы Витебска занимали чуть ли не главное место. Очевидно в этих мотивах было что-то особенное, экзотика еврейского города-гетто привлекла и мюнхенский журнал «Симплициссимус», который печатал впоследствии и мои витебские зарисовки. <…>
Так мы прожили несколько счастливых лет, пока не настала пора покинуть Витебск и поехать куда-нибудь для продолжения своей учебы. Мне и Пен советовал поступить куда-нибудь дальше для продолжения своей учебы. Так как общего образования у меня никакого не было (в гимназию я не поступил из-за процентной нормы, существовавшей тогда для евреев, хотя я экзамены и выдержал), я выбрал школу Общества поощрения художеств в Петербурге, где образовательный ценз не требовался, и уехал туда в 1907 году.
Школа Общества поощрения художеств, куда я поступил по приезде в Петербург, была единственная свободная худ[ожественная] школа в дореволюционной России. Директором этой школы был Н.К. Рерих, а состав преподавателей был очень хорош. С особенным чувством благодарности я воспоминаю А.А. Рылова, преподавателя 4-го фигурного класса, Бобровского из натурного, Билибина по графике. В этой оригинальной школе был очень разнообразный состав учащихся. Принимались туда все, кто только хотел учиться рисовать, без ограничения пола, класса, вероисповедания и возраста, так что там царил полный демократизм и было забавно видеть, как рядом рисуют маляр и генерал, мальчик 10 лет и старик 65 лет, но основные кадры школы составляли ученики, дошедшие до натурного 5-го класса, куда попадали главным образом юноши и девушки (работавшие отдельно). Прав оканчивавшим эта школа никаких не давала, а поэтому у меня были постоянные неприятности с «правожительством», и мне приходилось мотаться от одного родственника к другому, ночуя непрописанным. <…>
Добравшись в 1909 году до натурного класса, я, проработав там несколько месяцев, должен был покинуть Петербург, так как постоянные хлопоты и неприятности с «правожительством» заставили меня продолжать свою учебу заграницей.
Приехав из Петербурга, я еще около года провел в Витебске в обществе своих друзей, с которыми мы составили кружок местной богемы. Либаков приехал из Харькова, где он учился в худ[ожественной] школе, и после неудачной попытки учиться в Мюнхене осел опять в Витебске. <…>
К нашему обществу примкнул приехавший из Лондона скульптор Цадкин, также осевший в Витебске, и будущий архитектор Л. Лисицкий, только что окончивший смоленское реальное училище и приехавший к родителям в Витебск.
У нас была маленькая «студия», где мы рисовали с натуры нашего присяжного натурщика, полоумного мальчика Лейбку. О женской обнаженной натуре в Витебске не приходилось и мечтать. Когда Цадкин обратился к одной проститутке с просьбой позир[овать], то ему сказали:
«За кого вы нас принимаете»! Мы вели нескончаемые разговоры об искусстве, мечтая как-нибудь выбраться из Витебска на широкую дорогу искусства.
Помню наши прогулки по городу после работы в нашей «студии».
У каждого из нас были шляпы с загнутыми по разному полями: у Либакова спереди, у Цадкина сзади, у меня сбоку и по этому признаку нас отличали те, кто не знал наших имен.
Шагал, в это время также поступивший в школу Общества поощрения художеств, уже сильно продвинулся к славе. Им заинтересовались сторонники левого направления, бывшего тогда в моде. Его печатали в «Аполлоне» и, приезжая в Витебск, он уже с нами мало общался, заходя в нашу студию со снисходительным видом, и вскоре уехал в Париж. Мы очень ему завидовали, оставшись в Витебске без всякой надежды на [
Витебск в то время жил довольно интенсивной жизнью искусства. Довольно часто сюда приезжали знаменитые артисты и музыканты, как Шаляпин, Варламов, Комиссаржевская, знаменитые скрипачи, пианисты и т. д.
Мастерская художника Ю.М. Пена была, так сказать, центром художественной жизни города. Там собирались часто местные художники, музыканты, так как Пен дружил со многими культурными людьми Витебска, в частности с семьей местного пивозаводчика Левинсона, супруга которого Тейтельбаум-Левинсон, крупная пианистка, учительница пианистки Юдиной, ныне профессора Московской консерватории. Семья эта меценатствовала над местными художниками и поддерживала материально нашу бедствующую братию, покупая иногда наши этюды и скульптуру.
Кроме того в Витебске были несколько художников-профессионалов и любителей. Из профессионалов я помню художника Каль, кончившего Дюссельдорфскую Академию художеств. Часто бывал Ю. Клевер, а под Витебском находилось имение Репина, где он написал прекрасный портрет «Белоруса»1
. Репин также написал портрет своего управляющего Г. Юдина, который был хорошо знаком с нами, и мне пришлось его реставрировать. С каким благоговением я, будучи еще мальчиком, касался живописи прославленного мастера!