И, завершая наш разговор о Гавриле свет-Романыче, я вам, как ни странно, процитирую Чернышевского по учебнику. Когда Чернышевский (равно как и учебник) прав, то почему бы его и не процитировать. Он сравнивает трех поэтов. Первый – Гораций, который и написал в свое время оду «Памятник». Затем «Памятник» написал Ломоносов. Затем свой памятник написал Пушкин. Мы с вами, в отличие от Чернышевского, будем еще Высоцкого «Памятник» проходить. И пишет Чернышевский о Державине: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую. То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды “Памятник”, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: “…я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи”. Державин заменяет это другим: “…я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу, и царям”. Пушкин: “…за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев”». Это действительно прекрасный пример того, насколько наша дорогая поэзия своим принципом считает учительность.
Что конкретно сказано у Державина?
Державин сказал несколько более, чем увидел в этом Чернышевский. На самом деле первое, что поставил себе в заслугу Державин, это «забавный русский слог», то есть реформа поэтического текста, которую он произвел. Согласитесь, что прекрасное здание классической поэзии эта бессовестная личность развалила к чертовой бабушке. Он смешал всё, что можно смешать, и сказал, что это хорошо. И действительно ведь оказалось хорошо. Так что дерзость Державина как художника им самим поставлена на первое место. «
Итак. Николай свет-Михайлович Карамзин – это, по самому скромному подсчету, четыре разных явления в оте чественной культуре. Вот так. Реклама предлагает два в одном, а тут – четыре в одном.
Явление первое. Это – русский литературный язык. Сие явление вышло на свет божий в его книге «Письма русского путешественника». Об этой книге я скажу чуть позже. А сейчас о языке. Николай свет-Михайлович, молодой человек, двадцати с копейками лет – подходящий возраст для революционера (Черчиллю приписывается фраза: «Кто в восемнадцать лет не был революционером, у того нет сердца. Кто в сорок не стал консерватором – у того нет ума». К Карамзину приложимо на все сто процентов). Так вот, он в этом возрасте побывал во Франции времен Великой французской революции. Тихо-мирно побывал, не вывез в Россию якобинских идей. Он сделал нечто более революционное. Он стал писать по-русски французским синтаксисом. Русская фраза начинается со сказуемого: «пошел мужик в город». Если я вам скажу: «Пошел президент на заседание», – эта фраза вызовет у вас какое-то отторжение, какой-то диссонанс, потому что это отчетливо сказовый текст. «Пошел мужик в город» – нормально. «Налетел Змей Горыныч на Киев-град» – иначе сказать просто невозможно. «Змей Горыныч налетел на город Киев» – чё? не понял, переформулируйте. А почему у нас такие конструкции? Потому что Карамзин. Потому что Карамзин стал писать французским синтаксисом русские слова, и мы с той поры так и продолжаем делать. А русский синтаксис у нас остался исключительно в историзмах, которые бывают не только лексические (то есть названия всяких древних предметов), но и грамматические. Нужен колорит ля-рюс – пошло вперед сказуемое, начались песни по замышлению Бояна и ушло определение встать позади определяемого слова по синтаксису русскому исконному. А русский литературный язык – это французский синтаксис, слегка подправленный некоторыми отечественными формами. Это первая революция, учиненная Николаем свет-Михайловичем.