Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Особое место среди элегий Жуковского занимает стихотворение «На кончину ее величества королевы Вертимбергской». Несмотря на столь пышный иностранный титул, эта королева была сестрой русского императора Александра Первого Екатериной Павловной, которая сыграла определенную роль в истории русской словесности, вдохновив в 1811 году Карамзина на написание «Записки о древней и новой России». Вскоре после этого она вышла замуж за немецкого принца, потом стала королевой, но уже в 1818 году внезапно скончалась. Элегия эта обращена к матери почившей – царице Марии Федоровне, ко двору которой был близок в это время Жуковский.

Смерть Екатерины Павловны дала повод поэту высказать его заветные мысли о значении страданий и смерти. Миросозерцание, выраженное в элегии, сопровождало Жуковского от первых лет юности до последних минут жизни. Все стихотворение пронизано ясной верой в бессмертие души, в грядущую вечную жизнь. «Земная жизнь небесного наследник», «земная сторона» – это только «вход в отеческий дом»[107], путь к вечности. И страдание, несчастье – это те средства, с помощью которых Провидение ведет человека к бессмертию. «Несчастье нам учитель, а не враг», – утверждает поэт. Печальные события в жизни человека разрушают его привязанность к земным вещам, с течением жизни он все яснее убеждается в шаткости всего здешнего, скорбь заставляет его обратиться к небу, – вот нехитрая, но мудрая философия, выраженная в этой элегии. Отношения между жизнью и смертью изображаются в стихотворении через литургический образ.

Мы все стоим у таинственных врат,
Опущена завеса Провиденья,
Но проникать ее дерзает взгляд.
За нею скрыт предел соединенья,
Из-за нее, мы слышим, говорят:
«Мужайтеся; душою не скорбите!
С надеждою и верой приступите!»[108]

Смысл этой метафоры в том, что, как во время литургии после освящения Даров верующие стоят перед опущенной завесой царских врат, очами веры созерцая незримое присутствие на престоле Спасителя в Его Святых Дарах, так и на протяжении всей жизни люди находятся перед завесой смерти, за которой скрыта неизреченная тайна вечности.

Жуковский, в отличие от своего друга Батюшкова, не считал возможным выражать в стихах «историю страстей», «заботы, суеты», но все равно его элегии становятся «журналом поэта», исповедью его сердца. Изображая в элегиях свой подлинный внутренний опыт, Жуковский вырабатывал особый философско-поэтический язык, в котором раздумье смешано с живым чувством, сложные метафоры – с задушевно-личной интонацией, обращенной к другу-собеседнику.

Конечно, элегии не были доступны широкому кругу читателей. Они писались «для немногих», как назывался небольшой сборник Жуковского начала 1820-х годов. Настоящую славу принесли поэту баллады. Не случайно Батюшков величает его в стихотворении «Мои пенаты» «балладник мой», а члены шуточного литературного содружества «Арзамас» взяли себе в качестве псевдонимов названия баллад Жуковского. Почти все баллады являлись переводами, причем избранные поэтом авторы писали в духе предромантизма или уже непосредственно романтизма. Это были Шиллер, Гете, Вальтер Скотт, Саути, Уланд и другие. Таким образом, через баллады Жуковского в русскую культуру начал активно проникать романтический дискурс, одной из сторон которого является интерес к средневековой легенде, к мрачному, таинственному колориту потустороннего.

Самой знаменитой, ставшей хрестоматийной балладой Жуковского является «Светлана». Это вольный перевод баллады «Ленора» немецкого стихотворца Бюргера, причем к данному произведению наш поэт обращался три раза. В первый раз, в 1808 году, он пишет «Людмилу», в течение нескольких последующих лет он работает над «Светланой» и, наконец, в 1831 году создает «Ленору», которая является наиболее точным переводом оригинала. Благодаря последнему варианту мы имеем простейшую возможность увидеть пути переработки материала в лучшем из трех произведений – «Светлане». Жуковский придает сюжету национальный характер, изображает сцену русского гадания, переносит действие на русскую почву и вносит в сам текст фольклорные элементы. Для словесности того времени это было серьезным новаторством, которое пришлось по вкусу читателю. Существенно меняет Жуковский и образ главной героини. Если у Бюргера Ленора ропщет на Бога и в ответ на ропот и сомнения ей посылается наказание, то в балладе нашего поэта ропота нет. Героиня просто скорбит о милом и рвется к нему душой, и ее больное сознание порождает страшный сон, который заканчивается радостной явью – возвращением любимого к Светлане. Главное настроение баллады – это провиденциальный оптимизм, вера в благое Провидение, которое ведет судьбу человека к светлому концу.