Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

И этот-то души высокий строй,
Создавший жизнь его, проникший лиру,
Как лучший плод, как лучший подвиг свой
Он завещал взволнованному миру[99]

.

Так продолжает свои поэтические размышления Тютчев, утверждая, что не столько само художественное творчество, сколько духовное устроение его души есть главное достоинство Жуковского. Оно, конечно, просвечивает сквозь художественные произведения, слышится в гармонии стиха, но до конца познается только в личном общении с ним. Он завещал миру, взволнованному за несколько лет до его смерти бурей революций, свой внутренний порядок. Ведь революция, по мнению самого Жуковского, есть уничтожение должного строя, разрушение священного трепета перед таинством власти отеческой, государственной и Божьей. И Жуковский, исполненный благости и привета ко всем, горячо ненавидел любые проявления революции, видя в ней сознательное разрушение христианского строя старой Европы. Личность Жуковского высится посреди европейского мира как смиренномудрый вызов взволнованной толпе, как призыв к миру и благоволению.

Незаконнорожденный сын капризного и развратного барина Афанасия Бунина, Жуковский не имел полноценной семьи и при всем своем стремлении к уюту семейной жизни он был до последних дней странником. Ведь даже вступив в конце жизни в брак, он не нашел окончательного пристанища, потому что по обстоятельствам жил в Германии, постоянно мечтая о переезде на родину. Это странничество накладывало отпечаток на его мировосприятие и породило, быть может, тоску по небесной отчизне, по заветному «Там», которое так часто именуется в произведениях Жуковского и сделало его одним из первых романтиков в нашей словесности.

Большое значение приобрела для поэта юношеская дружба. Учась в Московском благородном пансионе, он был особенно близок с детьми масона-розенкрейцера Ивана Петровича Тургенева – Александром и Андреем. Вместе с ними и некоторыми другими юношами они образовали дружеское литературное общество, заседания которого хорошо иллюстрируют возвышенный идеалистический дух друзей поэта. На этих заседаниях шестнадцатилетние юноши произносили друг перед другом пылкие речи. Андрей Кайсаров, например, говорит речь «О славе», где утверждает, что истинная слава – «это облегчить участь несчастного, пролить отраду в его душу»[100]. Другой Андрей, Тургенев, ораторствует на тему «Русская литература» и высказывает серьезные суждения о необходимости обратиться к народным песням и сказкам, проникнуться национальным русским духом, для того чтобы создать подлинно самобытные художественные произведения. Жуковский же произносит речь «О дружбе». Тема дружбы многократно звучит в его творчестве, он, как и Батюшков, вслед за Карамзиным создает культ возвышенно-сентиментальной дружбы. Характерно, что уже тогда с мыслью о дружбе соединялась у Жуковского мысль о смерти. В этой речи он говорит, как «сладостно умирать в присутствии друга и оставить по себе лучшую часть бытия своего в груди, носящей вечное воспоминание о друге»[101]. Кажется, словно поэт предчувствовал, что пройдет совсем немного лет – и ему придется оплакать своего ближайшего друга Андрея Тургенева.

Прости! Не вечно жить! Увидимся опять;
Во гробе нам судьбой назначено свиданье!
Надежда сладкая! Приятно ожиданье! —
С каким веселием я буду умирать![102]

В таких наивно-возвышенных стихах простился с почившим другом поэт.

Вскоре после выхода из пансиона он начинает публиковать свои стихи, и в 1800-10-е годы Жуковский становится центральной фигурой в русской поэзии, и даже Державин намеревается передать ему свою «ветху лиру». Его возвышенная меланхоличная настроенность, его мистическая чуткость оказались по вкусу тогдашнему обществу. Он как нельзя лучше выражал одну из важнейших сторон духа Александровской эпохи. Заворожило читателя и легкое музыкальное звучание его стиха, словно окрыленное мыслью о вечности, о вожделенном «Там». В эти годы Жуковский пишет в двух основных жанрах. Это элегии и баллады.

Первым своим значительным стихотворением поэт считал элегию «Сельское кладбище» – вольный перевод с английского Томаса Грея. Она была напечатана Карамзиным в его «Вестнике Европы» в 1802 году. Неслучайно именно этот писатель открывает Жуковскому путь в большую литературу Они испытывали друг ко другу большую симпатию, которая основывалась на глубоком родстве душ, одаренных от рождения мирной благостью и внутренней тишиною. Жуковский всю жизнь благоговел перед старшим другом и покровителем, называл его своим евангелистом и говорил, что в его душе есть лучшее чувство, которое называется Карамзиным. А Карамзин умилялся сердечной чистоте и детскости Жуковского, веря в его литературное дарование.