Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

«Жуковский сделал сегодня восхитительное сравнение, – писала некогда Светлана в своем дневнике, – между следом, который оставляет лебедь на воде, и жизнию человека, которая должна всегда протекать бесшумно, оставляя за собой светлый и сияющий след, взирая на который отдыхает душа»[133]. Именно такой светлый и сияющий, хоть и почти неразличимый в исторической перспективе след оставила Александра Воейкова в русской культуре и словесности, отразив свою чистую душу в зеркале поэзии золотого века, ведь не только Жуковский, но и Иван Козлов, Языков и Баратынский посвятили ей свои стихи. При этом и жизнь ее, и кончина глубоко связаны с теми идеалами, которыми одухотворена поэзия ее крестного. Облик Воейковой – это словно бы живое воплощение его поэтического мира[134].

Особое место в поэзии Жуковского занимает любовная лирика. Так же как и Батюшков, он пишет стихи, глубоко связанные с его подлинной сердечной драмой. В дальнейшей истории русской поэзии с этими стихами могут сравниться такие шедевры, как «Денисьевский цикл» Ф. И. Тютчева, стихи А. К. Толстого, посвященные его жене Софье Андреевне, и «Стихи о Прекрасной Даме» Блока, у которого, кстати сказать, Жуковский был любимым поэтом. Во всех этих случаях разговор о творчестве немыслим без биографического материала. В историю словесности вторгается история сердечных чувств и душевных движений, потому что поэтическое слово новой эпохи – это сокровенное выражение внутренних потрясений и чувствований поэта.

Любовная лирика Жуковского связана с образом Марии Протасовой, сестрой Светланы. Когда сводная сестра поэта попросила его быть домашним учителем своих дочек, разыгралась история в стиле Руссо. Почти с самых первых уроков в душе молодого человека вспыхнуло чувство по отношению к юной ученице. Маша ответила ему взаимностью, и оба они мечтали о совместной жизни, которая могла бы принести добрые плоды любви. Но когда по достижении Машей совершеннолетия влюбленные сообщили о своих намерениях Екатерине Афанасьевне, она твердо воспротивилась браку, естественно считая их родство слишком близким. Некоторое время Жуковский пытался бороться за свое счастье, обращался к покровителям и знакомым, которые могли бы убедить строгую мать. Надежда сменялась разочарованием, потом вновь возникала надежда. Так, побывав в 1813 году у своего крестного Ивана Владимировича Лопухина, который одобрил намерения Жуковского и обещал посодействовать, поэт пишет в дневнике: «Я видел в будущем не одно неизъяснимое счастье принадлежать ей, делить с нею жизнь и все; я видел там самого себя совсем не таким, каков я теперь, лучшим, новым, живым, а не мертвым. То счастье, которое даст мне она, совсем должно меня преобразовать; с привязанностью к жизни должно во мне родиться сильное, деятельное желание воспользоваться жизнию в совершенстве – а как же иначе ею воспользоваться, как не усовершенствовав себя во всем добром… Мне представляется как будто сквозь туман: спокойствие, душевная тишина, доверенность к Провидению… Как мысль о Боге сладостна и ободрительна, когда представишь себя в Его присутствии вместе с нею»[135]. Подобно Батюшкову, Жуковский воспринимал любовное чувство как силу духовно-нравственную, оно дается человеку с тем, чтобы он возрастал в добродетели, чтобы ощутил более живую и глубокую связь с Творцом. Он не мог видеть в своем чувстве чего-то порочного и недостойного, как это представлялось его сводной сестре. В то время дневники его пестрят словом «счастье». Быть вдвоем с возлюбленной, вместе служить другим, добродетели и Богу – вот его несколько наивный светлый идеал.

Стихи периода надежд на счастье полны религиозного благоговения перед образом возлюбленной. Например, изображаемое в стихотворении «К ней» чувство подобно рыцарскому поклонению прекрасной даме:

Прелесть жизни твоей,
Сей образ чистый, священный
В сердце, как тайну, ношу [136]

.

А в «Песне» 1808 года Жуковский находит такие слова для выражения своего чувства:

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой[137]

.

Образ возлюбленный становится главным содержанием души любящего, его внутренним счастьем и духовной пищей. «Ты мне все блага на земли; ты сердцу жизнь, ты жизни сладость»[138], – читаем мы в стихотворении «Песня» 1808 года.