Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Это стихотворение – печальный, но светлый итог многолетней истории любви Жуковского. В нем сконцентрировалось то, что столько раз в своих стихах выражал поэт: любовь вечна, со смертью любимого не кончается чувство, «для сердца прошедшее вечно». В связи с этим стихотворением особенно остро встает вопрос о романтизме Жуковского. Один из авторитетнейших исследователей творчества и жизни поэта Алексей Веселовский считал, что Жуковский был не романтиком, а сентименталистом. Почему есть определенная справедливость в этом мнении? Одно из важнейших свойств романтического сознания – это двоемирие, уход от этого мира в мир мечты, который в зависимости от направления романтика может окрашиваться в разные тона: религиозные, политические, эстетические. Здесь же, в этом стихотворении, смерть возлюбленной соединяет два мира: она пребывает в мире вечности, а здешний мир окрашивается светлым вспоминанием о ней. Любовь оказывается той силой, которая преодолевает романтическое двоемирие.

Жуковский мирно переживает утрату, потому что полон ясным ощущением присутствия любимой. Нет иного мира, мир один, только часть его, в которую вошла Маша, до поры незрима. «Она с нами и более наша, – писал через несколько дней после смерти возлюбленной Жуковский, – наша спокойная, радостная, товарищ души, прекрасный, удаленный от всякого страдания… Не будем говорить: ее нет! Это богохульство». «В пятницу на светлой неделе были на ее могиле, – писал поэт в дневнике, – стояли на коленях мать, муж и дети, и все плакали. Под чистым небом пение “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ”. Теперь я знаю, что такое смерть, но бессмертие стало понятней. Жизнь не для счастья. В этой мысли заключается великое утешение»[151]. Мнимая парадоксальность данного высказывания выражает основание светлого спокойствия Жуковского. Теперь он еще яснее понимает, что не стоит ждать от жизни исполнения желаний и мечтаний, жизнь – это трудная школа, в которой «несчастье нам учитель, а не враг». Внешнее несчастье учит искать счастья не в земном успехе и здешней радости, а в духовном созерцании вечных основ жизни, важнейшей из которых и является любовь.

Но все-таки, вопреки Веселовскому, историю любви Жуковского и стихи, возникшие в связи с этим, легко поставить в контекст романтизма. Можно сказать, что недостижимость земного счастья, невозможность подлинного соединения любящих в этой жизни, тоска по идеальному миру, где восторжествует правда сердечного чувства, – это излюбленные мотивы немецкого романтизма, и Жуковский только переносил на русскую почву чужое мировосприятие. Но в реальности сама жизнь диктовала поэту его чувства. Не романтические влияния, а воля Екатерины Афанасьевны сделала невозможным брак Жуковского и Маши, не желание подражать печальным песням немецких романтиков, а подлинная скорбь о ранней потере любимой вдохновляла поэта в его последних стихах, посвященных ей. Так жизнь и поэзия сливаются в одно. Поэт сочувствует романтическому в поэзии, и сама жизнь создает для него романтические положения. Здесь загадка культурных эпох и литературных стилей, которые не есть лишь комбинация определенных идей и художественных средств, но часть скрытого от обычного наблюдателя исторического процесса, в котором стремления и поиски человеческого духа встречаются с тайной судьбы, творимой Богом. Таким образом, и нашему первому романтику дается Промыслом пережить весьма характерные для романтизма жизненные коллизии.