Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Тема любви неразрывно связана теперь для Жуковского как с мотивом смерти одного из любящих, так и с мотивом духовного соединения влюбленных, которое не могут разрушить никакие земные обстоятельства. Об этом баллада «Эолова арфа», об этом же и стихотворение «Голос с того света», где погибшая девушка обращается к оставшемуся на земле возлюбленному и убеждает его, что она рядом, и призывает его «свершить одному начатое вдвоем», уверяя его, что все лучшие чувства сердца не останутся без ответа в вечной жизни. Таким образом, любовное чувство, источник наиболее яркого земного счастья, становится для Жуковского путеводителем к жизни небесной.

Вскоре после своего решительного отказа влюбленным Екатерина Афанасьевна выдала Машу замуж за доктора И. Ф. Мойера. Они поселились в Дерпте, где Мойер служил в университете, и Жуковский сделался частым гостем в их доме. Их с Машей продолжало связывать глубокое чувство. Сохранившиеся письма Маши свидетельствуют, что ее строй мыслей был предельно близок миросозерцанию поэта. «Друг мой, – писала Мария Мойер Жуковскому, – как мне не быть счастливой, когда ты есть на этом свете. Думать о тебе есть уже чувствовать рай Божий. Тебе обязана я прошедшим и настоящим хорошим, и если заслужу когда-нибудь награду в том мире, то твоя же вина… Я могу смело сказать, что ты мой вечный судья, ты ободряешь меня на все хорошее трудное и строго наказываешь за ветреность, нетерпение и прочие радости… Сих уз не разрушит могила. Друг вечный»[146]. Мы видим, что Маша усвоила уроки своего возлюбленного, она, подобно Жуковскому, видит в любовном чувстве нравственно-созидательную силу. Но, конечно, ее положение было нелегким, временами она сгибалась под тяжестью двусмысленного положения, но и здесь ей на помощь приходил образ любимого. «Когда мне случится без ума грустно, – говорила она, – то я заберусь в свою горницу и скажу громко: “Жуковский!” – и всегда станет легче»[147].

Машина душа слишком истончилась от внутренних переживаний, она ясно предчувствовала свою раннюю кончину и, будучи беременной, писала: «Младенец мой! Всякое его движение восхищает, возносит душу. Мне равно хочется остаться с вами и возвратиться к Тому, который дал мне вас и его»[148]. Более того, Маша составила прощальное письмо Жуковскому на случай своей смерти родами. «Друг мой! – писала она. – Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала! Ты научил меня достойным образом обожать моего Создателя, Отца, Того, Который взял меня к Себе затем, чтобы узнать еще большее блаженство… Жизнь моя была наисчастливейшая, выключая два, три дурных воспоминания. Я не имею причины пожаловаться на нее, и все, что ни было хорошего, – все было твоя работа. Ангел мой! Одна мысль, которая меня беспокоит, есть та, что я недовольно была полезна на сем свете, не исполнила цели, для которой создана была… Думай обо мне с совершенным спокойствием, потому что последнее мое чувство будет благодарность… Будь второй отец моей малютки и сын моей матери. Друзья, не жалейте обо мне, я уверена в милосерд…»[149] Тут обрывается это трогательное выражение верующей, кроткой и светлой души Маши. Она осталась жива после первых родов, но рождение второго ребенка привело ее к смерти. И Жуковский все-таки получил это письмо, услышал этот «голос с того света», которым Маша, подобно героине его же стихотворения, утешала своего любимого.

На смерть Марии Мойер отозвался поэт стихотворением, завершающим цикл произведений, посвященных его трагической любви. Жуковский описывает свою последнюю встречу с Машей и благоговейно всматривается в ее смерть как в священное таинство.

Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом.
Он был последний
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
Звезды небес,
Тихая ночь[150]

.