Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Существенное влияние оказала на Жуковского смерть Маши Протасовой. Жизнь все больше теряла для него свою прелесть, он стремился к внутреннему уединению, и раскрывать в стихах свою глубину ему далеко не всегда хотелось. Еще в конце 1810-х годов он сближается с придворными кругами, с семьей будущего Николая Первого, с его матерью императрицей Марией Федоровной. Это нередко вызывало отторжение у либерально настроенных друзей Жуковского, но для самого поэта такое сближение не было искательством чинов и наград. Он уважал будущего государя, а также был глубоко убежден в положительном значении самодержавия для России. Незадолго до смерти в статье «О происшествиях 1848 года» Жуковский с благоговением вспоминал ту величественную скорбь, которая охватила царскую семью при известии о смерти Александра Первого. Наш поэт стал невольным свидетелем того, как в те минуты Николай Павлович, знавший об отказе своего старшего брата Константина от престола, присягнул в церкви Зимнего дворца в верности ему как законному наследнику. Жуковский подчеркивал, что делал это будущий государь без всякой позы и рисовки, смиренно не сознавая величия этого акта. «Николай Павлович, – писал поэт, – страшился, чтобы воля его не поколебалась в выборе между самоотвержением и самодержавием… Он поспешил подкрепить силу души силою Бога, поспешил явиться пред лицо этого Бога, дабы в храме Его, к подножию престола, на котором совершается жертва бескровная, положить свою жертву земного величия»[154]. Этот не слишком значительный для истории эпизод кажется поэту наиважнейшим, потому что история, по его словам, «это летопись человеческого властолюбия», а здесь совершился добровольный отказ от власти с ожиданием воли Божией, которой предоставлял Николай Павлович решить свою судьбу.

Русское самодержавие для Жуковского – это высшая форма власти именно потому, что царь ясно сознает свою зависимость от воли Божией, он стремится себя подчинить ей, и вне этого не может быть подлинной монархии. Она возможна только при условии христианского духа государя и его подданных. В самом понятии самодержавия видел поэт две стороны: это, во-первых, «сам держу», а во-вторых, «самого себя держу» в послушании закону Божьему. Жуковский верил в промыслительное значение русской монархии, был убежден, что русские цари и сейчас, и потом будут идти путем этого «самодержания». Подолгу живя в Европе в последние годы жизни, поэт сравнивал Россию и европейские страны. И это сравнение приводило его к мысли, что только наша страна с ее политическим строем и религиозным духом способна противостать всеобщему брожению. В 1840-е годы поэт с особым негодованием воспринял революционные движения в Европе. Он ясно увидел, что суть революции не в том, что измученные люди борются с жестокими эксплуататорами за кусок хлеба, а в том, что человек захотел перевернуть священный порядок христианского мира, свою волю поставив выше смирения перед волей Божией. «Все бунтует, – писал Жуковский в статье «О происшествиях 1848 года», – и бунтует не против злоупотреблений власти, а против ее сущности, против узды, налагаемой ею на разврат воли, на безумие страстей, на безверие… Чернь бунтует против монарха и сама хочет быть монархом, не позволяя даже и Богу своею милостию раздавать власть земную… Присяжный бунтует против правосудия и угождает черни, оправдывая разбой или убийство… работник бунтует против владельца, дающего ему работу»[155]. Жуковский категорически отрицательно относился к понятию демократии. Демократия для него – это только обманчивый призрак, фетиш, которым прельщают непросвещенную массу, ведя ее в сторону от христианского понимания власти и политики. «Это громко прославленное самодержавие народа, – писал поэт, – не что иное, как самовольство черни, не ее самобытная власть, а ее безумное, бешеное подданство немногим, которые играют ею в пользу своих корыстных замыслов»[156]. Только Россия, по мнению поэта, сохранила еще чувство священности исторических основ власти и жизни. Она одна может остановить наступление бунта. «Россия шла своим особым путем, – писал Жуковский в письме Вяземскому по поводу его стихотворения «Святая Русь», – и этот путь не изменился с самого начала ее исторической жизни… Две главные силы, исходящие из одного источника, властвовали и властвуют ее судьбою; они навсегда сохранят ее самобытность, если, оставшись неизменными по своей сути, будут следовать за исторически необходимым ее развитием, будут его направлять и могущественно им владычествовать. Эти две силы суть церковь и самодержавие»[157]. Надо отметить, что Жуковский говорит о необходимости развития обоих сил, о более глубоком и живом проникновении Церкви в жизнь народа и более последовательном действии принципа самодержавия. В стихотворении 1848 года «Русский великан» поэт сравнивает положение России с утесом посреди бурного моря. Сила русского самодержавия, по вере Жуковского, способна противостать неистовым волнам революционного насилия, бушующего в Европе.