Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

«Скрябин создает «Поэму Экстаза» – следующий огромный этап его эволюции, новая веха на пути к Мистерии. Если «Божественная поэма» была биографией творческого духа, отображенного на план Макрокосмоса, то «Поэма Экстаза» уже являет собою музыкальное выражение космогонического процесса... Может быть, наибольшую теплоту и страстность чувства влил Скрябин в это свое творение, в котором он в первый раз в грандиозном масштабе рассказал звуками нам идею Мистерии»[255].

Таковы вкратце позиции в отношении соборного мистериального творчества Вяч. Иванова и А.Н. Скрябина. Теперь есть смысл коснуться подробнее высказываний по поводу мистериального творчества А. Белого. В период борьбы «против музыки» он принимает, как правило, иронически-пародирующий тон, когда касается этой темы. Например: «...Только подальше от всяких мистерий, поменьше мистерии, побольше синематографа!»[256]. Однако в статьях, для самого автора сохранивших непреходящие обертона его воззрений и образовавших сборники «Луг зеленый», «Арабески» и «Символизм», он уже говорит в более объективной манере – видя, например, в мистерии точку пересечения поэзии, музыки и других искусств – то есть органическую основу для художественного синтеза. Весьма трезвые соображения высказывает он, имея в виду опасность профанации всего связанного с мистерией, в статье «Искусство и мистерия»:

«Наконец, мистерию рассматривают просто как синтез форм искусства. Падает окончательно при таком взгляде ее религиозный смысл. Она для нас тогда только соединение форм. Но органическое соединение, не будучи способным включить пленяющее нас разнообразие подробностей, не есть полное соединение форм, полное же соединение необходимо механично. Здесь мы имеем дело с эклектицизмом в его опаснейшей для искусства форме. Стремление искусства к мистерии в таком случае несомненный и верный признак упадка отдельных творческих форм»[257].

Это уже серьезный исследовательский подход. Однако собственно литературные неудачи «мистериального» творчества вместе со скепсисом в отношении такого творчества в сфере музыки (у Скрябина) всегда специфически интонируют суждения А. Белого:

«Мистерия, мистерия! – еще вчера кричали в некоторых кружках. ... Одно время мистериальный наркоз принял эпидемические формы среди неожиданно высыпавших, как сыпь на лице, мистиков»[258].

Что же, ко всякому ставшему модным веянию пристает всегда много поверхностных людей, только дискредитирующих его. С. Соловьев, приятель А. Белого, имел основания написать:

«Прежде модным казалось отвергать всякую религию вообще и христианство в частности. За последнее время случилось что-то гораздо более печальное: религия стала входить в моду. Гимназисты предались толкованию Апокалипсиса. Декадентские журналы заговорили о снежно-серебряном Христе. Барышни-бальмонтистки, с напущенными на лоб волосами, стали покровительственно относиться к евангелию. Литература наполнилась толками о христианстве и язычестве, толками несерьезными, часто невежественными и беспочвенными»[259].

Однако творческие искания Скрябина не имели ничего общего с модой. История искусства XX века подтвердила, что при всех своих трагических внутренних противоречиях то был гений всемирного значения. Вот, например, как воспринимаются и оцениваются его искания современным нам российским композитором в статье, опубликованной в 1993 году:

«С идеей соборного экстаза связана скрябинская «сверхзадача», которую он поставил перед собой еще в начале 1900-х годов: грандиозная Мистерия, результатом исполнения которой стало бы резкое ускорение эволюции человечества и победа над материальным началом жизни – болезнями и смертью. Этот неосуществленный замысел стал символом величайших дерзаний человеческого духа, его отголоски мы находим и в мечтах К.Э. Циолковского о «лучистом человечестве»...[260]. Интересно, что автор цитированного сам верит в осуществимость, в принципе, этого замысла Скрябина, ссылаясь на «труды отечественных и зарубежных исследователей мистического опыта: Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского, Е.П. Блаватской, Е.И. Рерих, К.Г. Юнга, К. Кастанеды, Шри Ауробиндо Гхоша, ламы Анагарики Говинды и многих других»[261]. Пафос статьи – возражения нынешним хулителям Скрябина. Для нас же это живое свидетельство современника, лишний раз демонстрирующее, что идеи соборного синтеза в том преломлении, которое они получали в модернистских течениях литературы и искусства серебряного века, по сей день сохраняют свою живость.

Л. Сабанеев подчеркивает, что «Предварительное действо» уже было синтетично – в нем соединились «музыка, поэзия, танцы, шествие, краски», оно было «Уже с литургичностью в образе, с магией в воздействии, с слиянием всех искусств, с соборностью исполнения»[262].