Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Уместно добавить, что Скрябина ассоциировали с этим «Обреченным» и другие авторы – что видно по приводившимся высказываниям Н. Русова, К. Бальмонта, Вяч. Иванова, Н. Суворовского и др.; с «особым мнением» об этом А. Белого мы, впрочем, также сталкивались в приводившемся материале. Что до скептической оценки перспектив написания Скрябиным его Мистерии у Флоренского, то оценка эта дана Флоренским «постфактум» – в 30-е годы. Во всяком случае ясно одно: прочие художники серебряного века, и поэты и музыканты, разве лишь отвлеченно мечтали о синтезе искусств в Мистерии – Скрябин же пытался осуществить мечту на практике. Потому нельзя не обратить внимания на этот единственный практический опыт. Л. Сабанеев пишет:

«Все творчество Скрябина рождено от Мистерии, кроме первых пробных этапов... Потому немыслимо разбирать его творческий путь, не касаясь этой центральной идеи его жизни, этого «ненаписанного» творения. <...> Но как бы там ни было, как ни смотреть на эту Мистерию, как на мечту, как на безумие, или как на осуществимую мистическую реальность, для нас, исследующих его творческий путь, важно, что она была основным двигателем его творчества. <...> Вся жизнь его делается как бы одержимою идеей Мистерии. <...> Этот сдвиг психологии конечно немедленно отразился и в его творчестве. Из жизни его исчезли сомнения, он теперь знал, для чего он послан в Мир, – для создания Мистерии, и из его искусства как-то сразу, внезапно исчезли трагические и мрачные краски. Оно говорит нам с этой поры об одном и только об одном – о великом Экстазе, о великом Празднике мира, который он нам дает...»[254]. Слова эти правомерно распространить и на представителей других искусств. Ту же природу имеет, по всей видимости, «экстатическая» окрашенность поэзии К. Бальмонта, все эти воспевания «Огня», бесконечные призывы «быть как Солнце» – весь этот безудержный оптимизм (порою, впрочем, заметно декларативный и монотонный у Бальмонта, который отсутствие в себе подлинного желанного Экстаза легко подменяет артистической позой). В Скрябине современники отмечали не позирование, не игру в теурга, а подлинное величие:

«Скрябин создает «Поэму Экстаза» – следующий огромный этап его эволюции, новая веха на пути к Мистерии. Если «Божественная поэма» была биографией творческого духа, отображенного на план Макрокосмоса, то «Поэма Экстаза» уже являет собою музыкальное выражение космогонического процесса... Может быть, наибольшую теплоту и страстность чувства влил Скрябин в это свое творение, в котором он в первый раз в грандиозном масштабе рассказал звуками нам идею Мистерии»[255].

Таковы вкратце позиции в отношении соборного мистериального творчества Вяч. Иванова и А.Н. Скрябина. Теперь есть смысл коснуться подробнее высказываний по поводу мистериального творчества А. Белого. В период борьбы «против музыки» он принимает, как правило, иронически-пародирующий тон, когда касается этой темы. Например: «...Только подальше от всяких мистерий, поменьше мистерии, побольше синематографа!»[256]. Однако в статьях, для самого автора сохранивших непреходящие обертона его воззрений и образовавших сборники «Луг зеленый», «Арабески» и «Символизм», он уже говорит в более объективной манере – видя, например, в мистерии точку пересечения поэзии, музыки и других искусств – то есть органическую основу для художественного синтеза. Весьма трезвые соображения высказывает он, имея в виду опасность профанации всего связанного с мистерией, в статье «Искусство и мистерия»:

«Наконец, мистерию рассматривают просто как синтез форм искусства. Падает окончательно при таком взгляде ее религиозный смысл. Она для нас тогда только соединение форм. Но органическое соединение, не будучи способным включить пленяющее нас разнообразие подробностей, не есть полное соединение форм, полное же соединение необходимо механично. Здесь мы имеем дело с эклектицизмом в его опаснейшей для искусства форме. Стремление искусства к мистерии в таком случае несомненный и верный признак упадка отдельных творческих форм»[257].

Это уже серьезный исследовательский подход. Однако собственно литературные неудачи «мистериального» творчества вместе со скепсисом в отношении такого творчества в сфере музыки (у Скрябина) всегда специфически интонируют суждения А. Белого:

«Мистерия, мистерия! – еще вчера кричали в некоторых кружках. <...> Одно время мистериальный наркоз принял эпидемические формы среди неожиданно высыпавших, как сыпь на лице, мистиков»[258].

Что же, ко всякому ставшему модным веянию пристает всегда много поверхностных людей, только дискредитирующих его. С. Соловьев, приятель А. Белого, имел основания написать: