Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Другим примером обсуждаемого рода могут быть сочтены словесные тексты, сочиненные самим Скрябиным к его музыкальным произведениям. Из филологов некоторые из них анализировал А.Ф. Лосев в статье «Мировоззрение Скрябина». Однако этот анализ проводился в аспекте, обозначенном в названии статьи. «Гимн искусству» в финале Первой симфонии Скрябина выглядит еще достаточно традиционно: в симфонической музыке XIX века уже имели место прецеденты вокальных финалов и иного рода словесных вкраплений. Лосев первым разобрал ряд других литературных текстов композитора, обращая внимание на пронизывающие их мистические умонастроения. Для наших целей важнее указать другое. Как правило, это «верлиброподобные» произведения, со смысловой стороны представляющие собой ярко выраженное лирическое излияние: авторский микрокосм разрастается до масштабов макрокосмоса, все преломляется призмой авторского мировидения, подается глазами лирического героя, превращается в факты его внутреннего мира, выражается в его переживаниях.

Литературный текст «Поэмы Экстаза» был издан еще в 1900-е годы[263]. Позднее «Записи А.Н. Скрябина», среди которых были и этот текст и текст «Предварительного действа», издал М. Гершензон (этим изданием пользовался А.Ф. Лосев). Не только поэзия и музыка (слово и звучание, мелодия), но и свет, цвет, аромат, прикосновение и т.д. находятся в поле внимания Скрябина-синтетика уже в «Поэме Экстаза». Его лирический герой восклицает:

Я настигну тебя океаном блаженств
Влюбленным, манящим, ласкающим... <...>
И тогда дождем цветочным
Буду падать на тебя,
Целой гаммой ароматов
Буду нежить и томить,
Игрой благоуханий
То нежных, то острых,
Игрой прикосновений,
То легких, то бьющих. <...>
Я тогда упаду на тебя
Дождем дивных солнц. <...>
И ты весь – одна волна
Свободы и блаженства. <...> —
Я миг, излучающий вечность.
Я утверждение.
Я Экстаз.
Пожаром всеобщим
Объята вселенная.

«Ты», к которому обращается здесь лирический герой Скрябина, – окружающий мир, который он «завораживает», чтобы подчинить своей теургической воле, а заворожив магией слов, магией звуков, – пересоздать.

Если бы словесный текст «Поэмы Экстаза» был самостоятельным произведением, наверное, пришлось бы констатировать, что он довольно аморфен и что принцип развития содержания, обычный для литературного произведения, выдержан в нем слабо. Казалось бы, образы, оформленные во фразы, подобные процитированным, легко менять местами. Столь же легко подверстывать к ним новые и новые: принцип конца здесь также не выражен с какой-либо отчетливостью. Но перед нами не произведение, а только его часть (вернее, какая-то одна его сторона, словесно-текстовая). Потому констатации вроде вышеупомянутых здесь не подходят. Зато нельзя не указать на ярко выраженную личностную окрашенность этого внешне «бессвязного» поэтического монолога. Текст «Поэмы Экстаза» – это непрерывно усиливающееся словесно-эмоциональное убеждение читателя и слушателя, напоминающее и в самом деле о заговорах и заклинаниях, так популярных у деятелей серебряного века.

Тексту этому свойствен особый ритмический рисунок, переменчивый и сложный. Иногда перед нами фрагменты, написанные силлабо-тоническими метрами: хореем («И тогда дождем цветочным. Буду падать на тебя...»), трехсложниками («Я настигну тебя океаном блаженств...», «Я миг, излучающий вечность» и т.п.). Иногда метрическая упорядоченность исчезает, чтобы затем где-то снова дать о себе знать.

В других словесных текстах Скрябина проявляются иные, чем в «Поэме Экстаза», принципы.

Иногда перед нами рифмованные стихи:

Любовных гневов мы застывшие порывы
Мы бурных ласк окаменевшие валы
Охлады чарами застигнутые взрывы
Вершины снежные, долины и скалы.

В скрябинском контексте это – «прямая речь» говорящих о себе гор. Обращает на себя внимание яркая картинность (то есть живописность!) проявляющейся здесь метафорики (горы – «окаменевшие валы», внезапно замерзшие под воздействием неких чар, «взрывы», которые замерли, остановленные колдовством). Прихотлива (хотя в серебряный век и достаточно ординарна) ритмическая организация приведенного фрагмента – правильные ямбы в первой и третьей строках, метрически усложненные строки вторая и четвертая.

Как противоположность картинной конкретике приведенных образов можно представить такой отрывок из «Предварительного действа»: