Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

В. М. Ничик, исследовавшая истоки отечественного, восточнославянского Просвещения, пишет о солиднейшей теоретической базе Феофана Прокоповича, которую составили изученные им труды Гроция, Гоббса, Пуфендорфа, Буддея, работы по русской истории[392]. Сам Феофан Прокопович являлся автором «Росписи князей и царей российских до императора Петра Великого», «Истории императора Петра Великого», «Правды воли монаршей», «Духовного регламента», «Слова о власти и чести царской» и многих других историко-общественных, публицистических, художественных произведений, в которых нашли выражение передовые для его времени идеи.

Таким образом, не только объективные условия (формирование абсолютизма) способствовали оформлению диалога, но сыграл чрезвычайно важную роль субъективный фактор: Феофан Прокопович не конъюнктурно принял идеи реформ – преобразования и Пётр стали для него символами света, прогресса, символами новой России. «Учение о просвещённом абсолютизме, развиваемое Феофаном Прокоповичем, есть результат применения теорий естественного права и общественного договора к пониманию истории русской государственности и насущных потребностей русской державы петровского времени»[393]. При этом он ссылается и на Библию, и на естественный разум человеческий. Рационализм его доказательств, скажем, в «Правде воли монаршей» должен был вызвать чувство доверия у широкого российского читателя.

«Связь с действительностью особенно характерна для Феофана Прокоповича, сумевшего в значительной степени отойти от литературных канонов барокко»[394]. Ю. Ф. Самарин как погрешности стиля отмечает у Феофана простонародные выражения[395], но признаёт, что именно благодаря этим недостаткам у Феофана «чувствуется присутствие жизни; виден живой человек, способный забыться, придти в гнев или рассмеяться и сказать лишнее слово»[396]. В который раз восхваляя проповеди Феофана за их современность, за их живое отношение к действительности, Самарин считает, что это благодаря тому, что «Феофан Прокопович хорошо знал состояние умов, предрассудки и убеждения русского народа»[397].

В отличие от Стефана Яворского, считает Ю. Ф. Самарин, «Феофан Прокопович первый стал изображать живую современность, не переводя её в символы и аллегории»[398]. Проповеди же Стефана Яворского «лишены достоинства существенного» – «общедоступности»[399]. Ю. Ф. Самарин ещё раз подчёркивает: «Существенное свойство и вместе существенный недостаток проповедей Стефановых есть отвлечённость»[400]. Они не связаны с действительностью, с современностью, «речи» Стефана Яворского не были направлены к «живым лицам», «если исключить два или три воззвания из любой проповеди Стефановой, характер проповеди вполне исчезнет и мы получим учёное рассуждение или риторическое упражнение на заданную тему»[401]. Восклицания, аллегории, случайное сцепление мыслей, часто он одну и ту же мысль, фразу, слово десятки раз обыгрывает.

Исследователь считает, что, поскольку Стефановы проповеди «образуются накоплением», следует обращать внимание лишь на вступление и первую страницу[402].

Конечно, Стефан Яворский был весьма образованным для своего времени человеком, о чём свидетельствуют и цитаты из древних, и из новейших авторов, блестящее знание Евангелия, посланий апостолов, он прекрасно знал мифологию, историю. Но вновь прав Самарин, что очень часто всё это в его проповеди было не к месту, например, цитировать он мог целыми страницами. Однако отметим, что последнее обстоятельство характеризует и саму диссертацию Ю. Ф. Самарина: его анализ «слов» и «речей» и Стефана Яворского, и Феофана Прокоповича далёк от аналитического и зачастую сводится к обильному цитированию произведений этих авторов, которое завершается очень коротким резюме оценочного характера.

Его оценки и суждения сводятся к следующему: Стефан Яворский, продолжая католические и южнорусские традиции ораторского искусства, не ответил ни запросам эпохи, ни тем более надеждам царя-реформатора, а Феофан Прокопович, преодолев протестантские традиции, своими оригинальными «словами» и «речами» стал оратором, ответившим на духовные и политические потребности своего времени.

Правда, Ю. Ф. Самарин видит существенный недостаток ораторского наследия Феофана Прокоповича в том, что тот теме церкви (или, по выражению, Ю. Ф. Самарина, «факту церкви») отводил самое второстепенное место, в отличие от Стефана Яворского[403].

* * *

Одной из первых проповедей, произнесённых уже в Санкт-Петербурге, является «Слово о почитании святых икон в неделю первую святыя четыредесятницы» (10 марта 1717 г.).