Феофан Прокопович спорит с теми древними и, как он пишет, «нынешними иконоборцами», которые «укоренение икон святых отметали» (I, 77), называя их идолами. Одним из доводов иконоборцев являются слова из закона Божия: «Не сотвори себе кумира, и всякого подобия», но проповедник призывает вдуматься в закон, который сам по себе не запрещает «просто творити и имети образ» (I, 77). Замечательно здесь употребление наречия «просто»: в данном случае Феофан выступает как художник, т. е. речь идёт о художественном образе – иконописцы «
Другое дело – идол. Феофан Прокопович с большим сарказмом описывает этот образ: «Есть то имя греческое умалительное, нашим бы наречием сказать образок», имя это «боготворяемым кумирам присвояется… во смех и поругание» (I, 78). Несмотря на размеры, ценность материала, мифологическую или историческую значимость, идол или образок – «вещь непотребная, безсильная, бездельная» (I, 78). Проповедник использует риторический пассаж: в данном случае синонимический ряд, с помощью которого вновь уничижает это, как он говорит, «умалительное» имя.
Композиция «слова» имеет такой структурный элемент, как тезис – антитезис. Т. Е. Автухович справедливо считает, что «Прокопович в проповедях (петербургского периода. –
Как оратор, философ, он всегда был силён, прибегая к историческим аналогиям и здравому смыслу. Вот и здесь проповедник справедливо вопрошает: «…даже и не боготворимую, но истинную и добрую вещь кто запрещает иметь, зачем ее называть идолом?» Ссылаясь на авторитет Священного Писания, труды отцов церкви, Феофан Прокопович подробно излагает историю появления икон, вскрывает своеобразный её генезис: подобие (или знамение), херувим (образ служебного духа), образ змия, образы в храме Соломона, образы голубя и языков огненных – многие из этих образов были видениями, которые посещали Моисея, Исаю, Иезекиля, Даниила (см.: I, 79–80). Феофан Прокопович не склонен причислять к идолам «образы лиц» царей древних, ревнителей христианства. Иконы были принадлежностью церкви с древнейших времён[413]
.В «слове» Феофан ссылается на указание древнего историка Евсевия, видевшего медный образ Христа, который поставила в храме некая жена, исцелённая Иисусом от кровотечения (I, 81). Он исходит из того, что только именно эти знамения, символы, образы – чудодейственные, что «се дело Божие» (I, 83). Поэтому со всех точек зрения – исторической, божественной, чудодейственной –
Вторая часть «слова» посвящена тому, как почитать иконы, т. е. собственно этической стороне жизни христианина. Прежде всего, Феофан Прокопович призывает к прямому, открытому, искреннему, сердечному почитанию икон. Только внешнее почитание (через поклоны, целование и другие жесты) не являет собою прямого чувства, это «душевной любви не знаменует, то ни поклоненье есть» (I, 83).
Честь и знамение, чествование и поклонение – важные религиозно-этические понятия для оратора. Развернув сравнение чести и поклонения к Богу и монарху, Феофан Прокопович призывает в обоих случаях к сердечности, т. к. «известно, что и поклонение таковое есть, яковая и честь поклонением знаменуемая» (I, 84).
Для будущего ближайшего сподвижника Петра I это не барочная игра словами, но имеющая глубокое идеологическое содержание метафора. Подтекст метафоры – никто не может сравниться с почестями и славою Бога: «Не хочет Бог, дабы кто-либо был славимый славою ему приличною, и равный не хощет» (I, 84), а честь и слава монархам – монаршья.
Дабы активизировать восприятие «слова», оратор как опытный психолог неоднократно обращается к «слышателям» не только с риторическими вопросами, но и просьбами, чего мы не наблюдаем у других проповедников той эпохи.
Так, приблизительно в середине данного «слова» Феофан Прокопович вводит развёрнутое обращение к читателю-«слышателю»: «Молю же слышателей не стужите: без сего бо не возможно уразумети надлежащаго учения» (I, 85).