Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

По его собственной оценке, «слово» – не просто проповедь к случаю, но целое учение о почитании святых икон как неких символов веры христовой. Честь Богу – боголепная, верховная, а честь святым – святолепная, приличная.

Проведя такие демаркации, Феофан Прокопович доказывает, что святые иконы достойны почитания «телесными знамениями, целованием, объятием, тела поклонением, честным именем, честным местом и хранением» (I, 86), однако не сами по себе иконы достойны этого высокого почитания, а ради изображённого лица. Бог никому своей славы не передаёт, ещё раз утверждает в «слове» Феофан Прокопович, т. е. проповедник выстраивает чёткую иерархию святынь: по наущению Бога создана Церковь Господня в Иерусалиме, а в ней – святой кивот. И если Церковь – тело Христа, то икона – изображение лиц Христа, или Богоматери, или прочих угодников Божиих (I, 91).

Проповедник не устаёт подчёркивать, что «честны и почитания достойны иконы святыя, не ради своего вещества, не ради мастерскаго искуства» (I, 91–92).

Иосиф Волоцкий писал, что «от вещнаго сего зрака възлетает оумь и мысль к Божественному желанию и любви», верующие «возносят ум от образов к первообразам», о чём говорили на Седьмом Вселенском Соборе, о котором упоминает и Феофан Прокопович[414].

Заканчивается «слово» обращением к православным, чтобы почитали иконы правильно, честно, ибо они – «великих дел Божиих торжественныя памяти», «знаменующие любление наше и чествование образа, ради лица образованного» (I, 94).

В условиях ожесточённой идеологической борьбы начала XVIII века «Слово о почитании святых икон…» явилось ярким примером политики Петра в области культуры, когда «искусство имело ценность прежде всего как одно из наиболее действенных средств пропаганды его политики»[415].

* * *

Лейтмотивом многих «слов» и «речей» первой трети XVIII века являлось рассуждение о власти и чести, применительно к сильным мира сего. Сама государственная власть необходима, по Феофану Прокоповичу, чтобы не нарушался естественный закон, чтобы держать в узде злые страсти людей, охранять человеческое сожительство.

6 апреля 1718 г., в Вербное воскресенье, в Троицком соборе было произнесено Феофаном Прокоповичем «Слово о власти и чести царской»[416], а в августе напечатано отдельной брошюрой. Данное «слово» явилось апологетом манифеста Петра I от 3 февраля сего же года, по которому царевич Алексей лишался права наследовать престол, а вместо него назначался царевич Пётр Петрович (467). Как известно, отношения Петра с сыном Алексеем были чрезвычайно сложными и в конце концов закончились трагедией. «Горечь вызывало не только тяготение Алексея к монахам и кликушам, но главным образом безразличие к тому, чем жила страна»[417]. В это время шёл следственный процесс по делу царевича. Если духовные власти, сделав выписки из Священного писания, положились на волю Божью, то светские чины сочли, что «царевич достоин смерти и как сын, и как подданный»[418].

Власть, честь, правда явились ключевыми словами в идейном обосновании просвещённого абсолютизма, на защиту которого встал Феофан Прокопович, создав художественно-публицистические, исторические и общественно-политические произведения на эту тему: «Слово о власти и чести царской» (1718), «Правда воли монаршей» (1722), «Духовный регламент» (1721), «Розыск исторический» (1721). Прокопович хорошо знал сочинения западноевропейских мыслителей по проблемам государства и права, внимательно изучил сочинения и о древнерусской государственности, он знал труды Максима Грека, Ивана Пересветова, Юрия Крижанича, Фёдора Грибоедова и др.[419] Одновременно с Прокоповичем или чуть позже на эти же темы рассуждают Николай Спафарий, Гавриил Бужинский, Василий Татищев. В системе своих доказательств Феофан опирается не только на Библию, но и на естественный закон, естественное право, общественный договор. Доказательства основаны на постулате естественного разума, который Феофан понимает рационалистически. Естественный человек, по Феофану Прокоповичу, по своей природе склонен к добру, хотя, обладая свободой воли, может творить и добро, и зло[420]. В «Слове о власти и чести царской» он пишет: «Велит нам естество любити себе и другому не творити, что нам не любо», а «злоба рода растленнаго разоряти закон сей не сумнится, всегда и везде желателен был страж, и защитник, и сильный поборник закона, и то есть державная власть» (81–82). Мыслитель высоко ценил естественные, природные законы и очень часто в системе доказательств опирался именно на них: всё живое заботится о своём потомстве, поэтому из семейного права он выводит право гражданское и политическое, чему, собственно, и посвящена «Правда воли монаршей».

Адепт просвещенного абсолютизма, Прокопович считал монархию единственно возможным государственным институтом, обеспечивающим целостность государства, его мощь и процветание. Условие благоденствия внутри государства – просвещённый монарх и послушание верноподданных.