Русская мышеловка

Сидя на снегу, я массировала икры. Судорога уже начинала сводить ногу, но я знала, что это меня не остановит. Первое, чему нас учили в «Сигме»: тело — это инструмент, орудие. И оружие, если ничего больше нет под рукой. Нужно знать возможности своего организма для того, чтобы использовать резервы на все сто процентов. Помню первый в своей жизни марш-бросок. Дело было зимой. Одетые в камуфляж «снежинка», навьюченные как верблюды (только верблюды не носят на себе автоматов), мы ползли в гору. На вершине нас ждал приз — тому, кто первый доберется до флажка на вершине, завтра утром «автоматом» поставят зачет по анатомии и физиологии человека, поэтому мы лезли к вершине с упорством путника в пустыне, который увидел на горизонте оазис. Да, все мы учили эту проклятую анатомию, но ведь в теле человека пропасть всяких мелких костей и связок. Стоит неправильно назвать одну, и тебя отправят на пересдачу. А ведь остальные экзамены никто не отменял. Так что впереди бессонные ночи — и это после выматывающих (и опасных) тренировок, заполняющих весь день от рассвета до заката.

Помню, я жадно смотрела на флажок. Он прямо-таки пламенел на фоне зимнего неба, и я решила: «Охотникова, ты должна это сделать! Должна быть первой».

Я призвала на помощь весь свой небогатый на тот момент опыт и вспомнила, чему нас учили. На последней лекции по этой самой анатомии и физиологии профессор, ядовито улыбаясь, разглагольствовал на тему, что тренированное тело — это только половина успеха. Не менее важна психика. Большинство людей совершенно не контролирует свои собственные психические процессы, а ведь резервы и тела, и сознания поистине безграничны.

Вспомнив профессора и представив, как он будет завтра драконить меня на экзамене, я удвоила усилия, пытаясь обогнать подруг, но стало только хуже — я споткнулась и больно треснулась коленом о камень. Тогда я сжала зубы, зажмурила глаза и представила, что моя выкладка ничего не весит. Мой рюкзак набит пухом, а автомат сделан, скажем, из картона. Мне ничего не стоит взобраться на эту вершину! Я сто раз бегала здесь кроссы этой осенью. Надо только представить, что на мне не тяжелый намокший камуфляж, а спортивный костюм, а на ногах легкие кроссовки, а не берцы.

Я открыла глаза. Странно, но мне действительно стало легче идти. Не отрывая глаз от флажка, я постепенно обогнала всех соперниц, и вскоре уже стояла на вершине, жадно хватая ртом холодный воздух, с высоко поднятым призом в руке.

Ночью я превосходно выспалась под завистливые взгляды подруг — ведь мне не надо было зубрить всю ночь напролет. На следующее утро профессор нарисовал мне в зачетку обещанный «автомат». Он поставил меня перед аудиторией и спросил:

— Как вы думаете, почему Охотникова оказалась первой?

Варианты ответа были самые разные:

— У нее ноги длинные.

— Да она коня на скаку остановит!

— Хорошая физическая подготовка.

— Нет! — торжествующе произнес вредный профессор. — Охотникова выиграла не потому, что физически сильнее и выносливее остальных. А потому, что умеет внимательно слушать.

Некоторое время профессор наслаждался тишиной и устремленными на него заинтересованными взглядами, потом соизволил пояснить:

— Евгения использовала не только предельные возможности своего тела, но и задействовала резервы психики. О чем, кстати, я вам говорил на последней лекции. Теперь берите билеты. А вы, Евгения, можете отдыхать и не забывайте полученного урока.

Сидя на снегу, я усмехнулась, припомнив далекий день и учебную аудиторию. Урок я не забыла. И служба в отряде специального назначения порой заставляла меня выкладываться до предела и задействовать психотехники, самовнушение и прочие полезные умения. Так что я знала — до «Шварцберга» я дойду, даже с таким грузом на спине. Сейчас вот только отдохну немного… Я растопила во рту немного снега, потом вскинула свою живую ношу на спину и продолжила путь.

Мне пришлось сделать еще два привала. На последнем я уже подумывала о том, чтобы оставить норвежку в укрытии и привести кого-то на подмогу, как вдруг в этот момент сноубордистка застонала и открыла глаза. Взгляд ее блуждал, цепляясь то за низко плывущие облака, то за вершины темных елей, но наконец задержался на моем лице.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — успокоила я пострадавшую. — Мы уже недалеко от «Шварцберга». Скоро будете в тепле, там вам окажут помощь.

— Женя… Женя, ты меня не узнаешь? — вдруг хрипло спросила Сольвейг Кристиансен, причем спросила по-русски.

Я во все глаза смотрела на сноубордистку.

— Вспомни обучение в Ворошиловке, а потом стажировку в «Сигме». Меня отчислили после первого семестра, — тихо и неразборчиво проговорила женщина. Я всмотрелась в бледное лицо.

— Инга?! Инга Яковлева?

Пострадавшая едва заметно улыбнулась.

— Ты помнишь тот день на полигоне? Наше постоянное соперничество? Мы с тобой друг друга терпеть не могли. А когда меня по твоей милости перевели в другую группу, я тебя просто возненавидела!

— Конечно, помню! — воскликнула я. — А ты помнишь, как…

Но тут Инга закрыла глаза и стиснула зубы.