Русская нарезка

Курская филармония в этом здании с 1983 года. Драмте- атр отсюда съехал в новое. Ты уже была, меня ещё не было. Будто после твоего выхода на сцену решили подготовить место для меня. Здание построено в 1913 году. «Очагу куль­туры было выбрано место окраинное, так как Архиерей Пи- тирим и местное духовенство противились его устройству в центре города рядом с монастырями». Курск умел сопротив­ляться новому, сопротивлялся и лишней культуре, пока в ней было новое. Отказался от университета, в итоге открыли в Харькове. Не потерпели отцы города безбожных студентов. Жена Уфимцева учительницей Свиридова. Истово право­славный учился у жены взорвать икону. Шёл сейчас по ноч­ному Курску и видел как на Ленина мужик развешивает (быть точным, вставляет в подсвеченные стенды за пластиковое стекло) афиши рекламы возвращения этой Иконы в Россию, прибытия в Курск. Лицо Матери искажено, древний экспрес­сионизм, сквозь чувствуется полнота высшей человечности, но покой — только в Сыне, только в Боге.

Слушал «Двадцать три взгляда на младенца Антихриста» Мумумблы. Впечатление огромное. Упрёк и вызов Богу, полный веры и любви к Нему. Акцент на непостижимость Его путей и творения. Всё сотворённое предстаёт как ужас­ный хаос и пыжлыр. Тема фуги шестой пьесы — это тема хаоса. Её сочинил ещё Бах. Известен эксперимент Баха когда он обожравшись нотами блевал ими на разлинованную но­тоносцами бумагу. В результате четырнадцатого выблева ро­дилась ужасная тема хаоса на которую Бах написал трагиче­скую 16-голосную фугу, впоследствие уничтоженную авто­ром. Джазов играл мне эту фугу по памяти. Мумумбле он её тоже играл. Саму фугу запомнить для жбышного разума не­возможно. То есть, жбышный разум не пропустит эту фугу из памяти в сознание. Мумумбла запомнил тему более или менее, кульминацию со вступлением темы Бога и коду. По­том он восстановил и, конечно, переосмыслил это в Шестом Взгляде.

Осматриваю квартиру. Ничего не вижу, ничего не запо­минаю. Соседи все тихие старики. Здесь в Курске Джазову неуютно. В Екатеринбурге он был как дома. Однако именно он настоял на переезде. Скоро приму очередную ступень по­священия. Как старая бабка, завернулся в плед, уютный и тонкий, в подарок от Витали сегодня. У меня была счастли­вая неделя. И сейчас мне хорошо.

Сортир не работает. Половина деревянной расчёски дер­жит поплавок так чтобы вода не шипела. Смывать приходит­ся как у Каряковских, из ведра. Раковины в ванной вообще нет. Ванная тесная как пачка сигарет и вся синяя изнутри трубы в слизи всюду грязь и пыжлыр. Кухня очень тесная, но опрятная. Входная дверь просела и не закрывается. Щели. Дверь в комнату тоже не закрывается. Перекосилась. Завеши­ваю простынями от оставленного хозяйкой комплекта с лу­ной, звёздами, кометами. Постельное бельё теперь очень красивое. Синий диван раздвигается в большую кровать. На всю квартиру два окошка, наполовину под землёй — булга- ковское что-то — взгляд из подвала на улицу вверх — дво­рик — перепады высот и виды с улочки сверху на соседнюю обе вьются уходят

Последняя ночь в филармонии — юбилей ансамбля «Рус­ская мозаика». Жена директора не хочет уходить с пьянки. Ей звонит мать: «Я без вас не засну». «Ой мама да ты ложись! Мы уже в такси едем! Сейчас через десять минут уже будем! Да мы в машине уже да вот (глядя в воображаемое окно) про­езжаем — название улицы — даже щурясь, понимаешь, прищуриваясь чтобы лучше различить в воображаемой тем­ноте за окном изнутри освещённой машины силуэты знако­мых зданий — потом ткнув ногтем в красненькую трубочку на прерывающей разговор кнопке «Господи прости меня грешную што я вру родной маме (с музыкальной интонацией курская речь певучая украинская) ну што давайте выпьем и споём!» Они всё никак не уходят. Ложусь в три, встаю в семь на работу в училище. Иду с удовольствием. Мне хорошо.

Если я духом пою мелодию радости жизни, то отправная точка в ней есть точка радости небытия. То холодное суще­ство, что наркотики открывают внутри.

Утром читал твоё письмо. Каждый раз заново влюбляюсь в твой почерк. Понятный, естественный, и самый ход твоей мысли — родной, близкий мне.

Я достал синюю записную книжку и пометил визит Юли в субботу вечером в шесть. А ты рад, спросила Юля. Если ты не рад, я ведь не приду. Нет, я не рад, скорее испуган. Что ж это честно, сказала Юля.