Русская нарезка

С вокзала выхожу всегда с подъезда налево и в переход витрины ларьков энергетик день впереди длинный если ред­ко их пьёшь то первые несколько часов настроение действи­тельно чуть улучшается. Как раз успеваешь доехать до Твер­ской, пройти бульвар, потом Большую Никитскую, по­шляться вокруг Кремля, потом пешком до киноцентра чтобы ещё сожрать пару тостов с колбасой и сыром в «Крошка- картошка» и умыться в сортире киноцентра, ну и на фильм в без чего-нибудь девять утра. В этот раз я долго стоял у здания ТАСС и разглядывал подборку фотографий в витринах. Ес­ли встать лицом к торцу здания то вторая витрина слева ос­вещала визит Обамы в Москву. Медведев смотрелся натянуто и тускло. Устал, испуган. Совсем загоняли...

Мне нравится пустая Большая Никитская рано утром, ле­том, когда на вид вроде совсем уже день. Ровно месяц назад там знаешь рядом с консой банк на той же стороне сразу как от Кремля идти к Садовому, там ещё реклама европейского цирка они партнёры, банк и цирк, два акробата в прыжке на чёрном фоне, сами в цветастой и симметричны идеально, это раздвоенный в фотошопе молодой циркач или банкир, а под ним, рано-рано утром 20 июня, на плитках, которые те­перь всюду вместо асфальта, на одной из этих плиток или даже между двумя, на двух, потому что большой, первая встреча тем утром, полураздавленный таракан, очень боль­шой, московский кстати говорят сейчас клопы вытесняют тараканов повсюду, задняя половина прилипла, придавлена к плитке, а передней он шевелится медленно, как шевелятся большие насекомые поводит усами осмысленно вдохновенно только глаза пустые а крови нет и не добивает и не убирает никто он одиноко под ярким утренним солнцем а небо синее чистое умирает на плитке которой сейчас замостили кстати весь Тамбов. Я подсел ближе к таракану снял очки потрогал его дужкой очков. Он обессилел, но жизнь никак не покида­ла его. Там рядом была и телефонная будка, из которой лет шесть назад я по карточке звонил тебе, приглашал на какой- то концерт. Будку заменили, а телефон внутри совсем тот же, и гудок в нём такой же. Подносишь трубку, в меру угловатую, как «девяносто девятая», к уху и слышишь как телефон снача­ла словно бы сглатывает а потом начинает ныть. Вставляешь карточку, проведя перед этим по медно-золотой квадратиком схеме большим пальцем для лучшего контакта, набираешь номер, потом лично я всегда жму на клавишу прибавить звук, это в процессе того как внутри себя телефон переваривает набранный мною номер прежде чем его вызвать. Звук от это­го похож для меня на звук отдалённой автоматной очереди из американских фильмов про войну во Вьетнаме. Не пото­му ли говорят про эти аппараты телефон-автомат. А когда нажимаю клавишу прибавить звук на которой вдавлен рупор или угловатый матюгальник, выстрелы становятся ближе. Сейчас вертолёты полетят прямо над головой под «Смерть Изольды» и самолёты вдоль Большой Никитской в сторону Кремля, заливая напалмом Белый, Большой, Малый и Рах- маниновский залы, напалмом, консерватория погибнет в ог­не, вот невозмутимая зелёная рожа памятника Чайковскому, по ней стекает пламя, по раскинутым в пьяном жесте рукам хлещет пламя и огонь капает на высиженный до блеска по­колениями абитуриентов и бомжей блекло-красный мрамор. Тем временем в трубке после короткой паузы начинаются гудки. Мне редко приходилось звонить людям, которых ра­достно просто услышать, которых радостен сам номер, циф­ры в нём, как обещание... свобода, ирония, печаль высота

не канцелярский дух что оккупировал культуру культура — духа вниз ступень и так но канцелярское зарплатничество

насилие, смерть на улице ночью... женский крик, лай со­баки... слишком прозаично... поединок тошнот... холодная куртка принимает вызов... равнодушие торопит ускоряя пер­вую смерть перемены времени года

Канцелярские крысы спят. Канцелярские крысы спят. Штабные тоже. Штабные крысы и мыши тихо спят. 14- летние подростки спят. Невинные 14-летние спят. Невин­ность в их глазах и голосе. Но и виновных нет среди канце­лярских хорьков и крыс. Меня хотели распять канцелярские крысы, а я огрызался, как паук, если бы паук мог огрызаться, молодой голодный обезбрюшенный хлыстовик, я паук хлы- стовик, насекомоборотень-духоплясец-хлыстарь, босой глу­бокой ночью на втором этаже родной школы готовлюсь от­крыть банку пива — балтика 9 крепкое. На ней написано...

Открываю банку и дерзкий запах пива наполняет учитель­скую. Я пью девятку ночью в учительской... Я пью девятку ночью в учительской! Глоток — о, вкус пива, восхититель­ный вкус дерьмового пива, ещё... Как она легко пьётся, да де­вятка ли это? И ещё глоток. Вкусно, хорошо, тепло, легко и впирает. Уже совсем чуть, но впирает. Ещё! Я люблю девят­ку. Скоро будет дата 09.09.09 поэтому девятка сейчас очень в тему.

Улица затихла. И яростно, неистово тикают часы. Бешено тикают часы, несколько раз в секунду тикают, стрекочут часы.