Русская нарезка

Если говорить о фильме "Стиляги", то в первый раз я смотрел его в Екатеринбурге, в кинотеатре "Колизей". Тогда я только что вернулся с аэродрома, куда зря мотался, из-за облаков и снега прыжков все равно не было. В сумке — бу­тылка виски. Её мне Лена Якимова подогнала. К началу фильма опоздал, сел в первый после прохода ряд, слева, со­седей нет, в зале ещё человек пятнадцать. Думал, нажираться или нет. Вечером все равно уезжать. Надо было только зайти к Обезьянову, отдать сапоги. Решил пить. Первый глоток вспоминается с отвращением. Цвета было много, как в жизни почти нигде. Новость про необходимую жертву съёмок яви­лась лишь сегодня свету. Как стиляга оделся на новогоднее телеобращение наш президент.

Конечно, они торчали и на войне. Неявное, после чего всякий становится наш и всё принимаешь. Два распухших ужаса на пути ребёнка, который освоил только кривой шаг, без быстрее там выше или сильнее. Этот бэби адекватен пропорциям толстяка трагической и таинственной судьбы, получившего перед мученическим венцом воинское звание. Есть сокрытое перед кумачовым поездом, тёмного зала гло­тающего без продыху тусклый свет пустоты помимо диало­гов и в этой безмысленной, всецело разговорной атмосфере деревенский крикун усаживается вусмерть до прихода свежих отмобилизованных и в бой с кем угодно готовых жлобов и алкашей. Главное он уже знает и готов стать стволом за ко­торым слушает вся бесконечная квартира. Неспешный он убедителен. Выпинав неизвестную мать, он таинственно пе­редаёт сыну тот кусок истины которому приобщаются там где наркотами не рождаются. Идти он не мог, только ползти. Уполз. Его необыкновенно туго и гладко вшторило, затем мягко и бесконечно пёрло пока он полз и полз. Потом он пропустил, кажется, сотни дней. И вот сын получает урок полифонии. Это происходит когда он бежит сквозь листья. Привычный мир теряется, начинается строгое мелькание спровоцировавшее вкупе со стрессом для совести — он впервые участвовал в "акции" — прорыв того участка духа где зреет наследственное знание. Через минуту он крещён водой. Вода и дух сквозь дверь в полу швыряют его, озаряя год многоплодием свыше, на Тверскую. Он обнаружил, что...

Он перемещается в будущее. Эту способность предсказала его встреча в мире пурги со взрослым сыном. Это всё тот же разговор в ночь перед последней атакой. Яркие цвета отпу­гивают одних духов и привлекают других. На улицу. Фанта­зию к власти.

Двадцать восьмого декабря сел в поезд до Петербурга. Питер холодный, украшен скупо. Пробки, машины гудят и толпа торопится, но в метро красивые, живые лица.

"Я ненавижу своих друзей. Они все слабаки, слизняки. Вот посмотри. Здесь я а это Саша и Миша. Миша. Каким же он стал слизняком. Они все приезжают. Живут на родитель­ские деньги. И с понтом ищут работу. Эта им не подходит. Эта не устраивает. Здесь мало платят, эта неинтересная, тут не прижился. Сначала был институт, все учились, потом на­чалось, боулинг, бухло, и так пробухали год, другой, до сих пор ничего, так и бухают". "Он даже был лучшим на курсе, но ни хрена ничего не знает, он просто совсем не шарит в собственной профессии, просто у него собачьи глаза, и он смотрел на профессоров собачьими глазами, а они женщи­ны все, ставили зачёты, отличные оценки. Работу ищет уже вечность наверное. Я, мол, хочу получать — некрасивое круглое число — не меньше."

"А это реально?" — подходим к Русскому музею. Втор­ник, музей закрыт. "Конечно нет! ... В моей жизни не хватает вектора. Раньше постоянно было движение к цели. Пускай эти цели не я ставила, их мне ставили, но вместе со всеми от одной цели к другой, было видно вперёд, а сейчас где пер­спектива?" "Иногда думаю, что хочу ребёнка, семью. Иногда думаю, что хочу в загранку уехать. Мне нужно сильно захо­теть. Я ведь если сильно захочу, то преодолею всё, любые препятствия." "Мама сказала мне: прости, мол, что мы так тебя воспитывали, что всё хорошо, жизнь хорошая, и люди тоже хорошие. Не так это. Ты уж, мол, извини." Яичница с сыром — восхитительная, сочная...