Русская нарезка

Полина с презрительным интересом слушала наш разго­вор с Аней. На ней бежевые джинсы, тёмная простая коф­точка. Мне нравится её одежда, интонации её голоса. Со взрослыми надо говорить на их темы. Со взрослыми надо говорить о деньгах, о любви. Я радуюсь глухому увлечённо­му и мутному оживлению в глазах и рыле каждого в Курске взрослого с кем перехожу в разговоре на тему денег, потому что это здоровая болезнь, крепкий абсурдный приоритет и спасительная слепота. Взрослые спасаются погоней за день­гами, это их аскетическая лестница, дисциплина духа. Деньги красивы. Получать зарплату приятно. Увидеть в окне банко­мата, простом, как желанный для взрослого мир, обновлён­ную сумму отпускных с нулями и нулями, а в конце мелочь как последнее содрогание финансового восторга бюджетни­ков — тепло и чистая радость для сердца, хочется делать ближним безопасное добро, покупать им невинные подарки, поддержать детей в их нелёгкой учёбе, родителей в их ответ­ственном одиночестве. Полина пыталась воткнуть вопрос вешалки за чугунную стенку шкафа, но выскальзывал. В шут­ку высокому Авдееву пару часов подержать, но, её чарам не­подвластный, даже со стула не встал. Наконец, присобачила куда-то и вышла дальше освещать своей болью другие жиз­ни, там где спичка слегка в поту от пальцев, где уколом огня чувствуешь её силу перед окончательным превращением в кривую лёгкую сухую чёрную запятую.

Деревья готовы, я думаю. Они застыли в ожидании. Музы­ка не прекращается. Сегодня в очередной раз переводят стрелки часов на летнее время. Вчера российская фигуристка провально откаталась на туринском чемпионате, а почему? Во время выступления муха влетела ей прямо в рот. Хорошо бы допросить эту муху насчёт обстоятельств смерти послед­него псевдопасечника (Вчелбыза Щебсшана). Может быть она что-то знает и о Двадцать третьих полифонических чте­ниях (последних). Он принёс безопасных людей в коробоч­ке. Об этих людях можно говорить правду любой степени глубины, искусство не будет условным, жизнь будет побеж­дена, и тотчас он упрекал себя за доброту и гордость. «Если я слушаю музыку, она меняется; а если кто-то за стеной, то один и тот же эффект — часами! Не говори мне о реально­сти других» — его любовь была страстным желанием беско­нечно останавливаться у порога, ему понравился рассказ о границе Шварцшильда, сама фамилия и щебсш в ней, хотя он и не стал, к «моей» лёгкой горечи, коллекционером щебсшей. Смех в пустоту, и одиночество, вслушивание в тишину, проверка ящика мышиными пальцами, он и сам ду­мал о них: «вот, у меня мышиные пальцы» и не пострадал до конца, был готов платить любую цену за свою тайную бес­чувственность, боялся Бога, который, как ему казалось, не преминет ударить именно в эту точку. Долго нужно ждать, пока будем вместе естественным путём. Часть вечности рав­няется вечности, так что ждать придётся две вечности, пока умрёт всё, что живо сейчас, и пока сложится и сбудется всё, что будет после всего. Он собрал маленьких людей в короб­ку и повесил коробку на спину. Такого картона сейчас не де­лают. Одна из игрушек была вековой давности. Их особен­ное очарование во многом означает лишь то, что нас отвер­гает наше собственное время. Как думаешь, она врёт про му­ху? Сочиняет? Это как если бы на конкурсе Чайковского пианисту залетела в рот пчела или шмель вот играет он кон­церт Чайковского пассажи сложные от старания рот неволь­но приоткрылся тотчас влетает небольшой, txim arim, солё­ный шмель. Сладкая муха. Горькая пчела. Обычно к насеко­мым не просятся вкусовые прилагательные, но если уж муха влетела в рот, то самое время оценить её на вкус. Пианист набрав полную грудь воздуха через нос выплёвывает с трес­ком вылетающей пробки шмеля в рояль где он звенит о струны стряхивая слюну уворачивается от молоточков ползёт по позолоченной стенке поводя усиками оглядывает зал а зал с людьми не поле с клевером однажды я засунул муху в рот чтобы удивить какую-то девочку тем как у меня муха вылетает изо рта потом я ещё жрал мух в период временного помра­чения рассудка: я вообразил себя котёнком. Видишь ли, мне казалось, что жизнь котёнка по сравнению с человеческой необычайно легка. В частности, не нужно ходить в школу.

У неё были красивые белые руки, длинные выразительные пальцы, длинный хвост и светлые, умные глаза, и также ред­кое среди взрослых качество пьянеть не мрачно, а вдохно­венно. Она любила дочку и курить на кухне в окно. Тем не менее оставила в телевизоре разрушающий канал и каждый день давала дочке подолгу его смотреть. Сама смотрела его не больше десяти минут в день. Что поделаешь, многие лю­ди сотканы из милых сердцу противоречий...