Русская поэзия XVIII века

Вонми, о! небо, и реку,
Земля да слышит уст глаголы:
Как дождь я словом потеку;
И снидут, как роса к цветку,
Мои вещания на долы.

Как туча падает на злак,

Или как иней где на сено, —
Господне имя есть мне в знак,
То мыслей призвано не в мрак;[303]
Славь бога всяко в нас колено[304].

Бог — истинны его дела

И все пути его, суд правый, —
Бог верен, а неправда зла,
Не зрится ни тоя в нем мгла,
Святый весь, он душам свет здравый.

Согрешшии вельми пред ним,

Не чада стали уж пороком![305]
О! род строптив, развратен сим,
Сие ль ты господу твоим
Воздать за благо мог оброком?

Сих оный есть народ делец,

Кой весь не мудр и пребезумен:
Тебя ж не сам ли сей отец
Приял и был тебе творец?
Доколе в помыслах ты шумен![306]

Воспомяни те дни веков,

И купно разумей все лета
От рода древнего родов;
Спроси у рождшего следов,
Познаешь старших всё от света.

Как бог язы́ки разделял,

Сынов Адамлих рассевая,
Пределов столько поставлял,
Коль верных слуг себе счислял,
От ангельска числа то зная.

И стала быть господня часть —

Иаков[307] род его избрáнный;
Наследием возмог подпасть
Израиль весь ему во власть;
Всяк прочий люд уж был как странный[308].

В пустыне всем его снабдил[309]

:Он жажду, в превеликом зное,
В земле безводной утолил,
Обвел его и сохранил,
Как зéницу очей, в покое.

Гнездо как кроет всяк орел,

И над птенцами сей летает, —
Простер так кри́ла он и сшел,
На рамена его возвел,
Подъемлет, взносит, соблюдает.

Вождем им был господь един,

Никто бог чуждий не был с ними;
Взвел их на верьх земных плотин,
Поставил свыше всех судьбин,
Насытил житами благими.

Из каменя потек им мед,

Елей из тверда ж камня рáвно;
Млекό, тук, масло скот дает,
И цвет пшеничный всем растет,
Их питие — вино преславно.

Иаков в сытости процвел,

Отвергся вскоре толь любимый;
Утыл и толсто расширел,
Отступством бога он презрел,
Забыл, что спас ему[310] он чтимый.

Во нравах все творца чужих

И в мерзостях преогорчили:
Бесáм пожерли[311] в сквернах сих,
Богам, отцам что странны их,
От напитавша ж отступили

Узрев господь, возревновал,

И раздражился он презельно;
В сынах и дщерях злость познал,
Которых сам он снабдевал,
Се взбесновавшихся бездельно.

Господь рек: «Сам я отвращу

Лице мое от всех их ныне;
И напоследок им отмщу,
Род развращенный, веру тщу,
Не буду видеть в благостыне

В гнев привели тем, что не бог[312]

,И раздражили суетою;
Народом их сломлю я рог,
Кой не народ, хотя и мног,
От глупых и людей бедою.[313]

От ярости уж моея,

Разжегся огнь палящ до ада;
Съест землю и плоды ея;
Все попалит страны́ всея
Гор основания для глада

Употреблю премного зол;

Пущу на них мои все стрелы;
В снедь птицам ляжет плоть на дол;
Пожрет живых зверь в произвол[314];
Не будут и от змиев целы.

Внутрь истребит их страх;

Извне меч острый обесчадит:
Юн с девою погибнет в прах;
С седым младенца при сосцах
Смерть люта в век изгладит.[315]

Изрек бы: их рассею всех,

И память в людях уничтожу;
Когда б не для противных тех,
Которым бы не сбить в поспех,
Я в гневе коих сам убожу.[316]

Еще чтоб не сказали так:

Рукою мы свершили сею,
А не господь то всё никак[317]:
Сей род, в чием совете мрак,
Весьма глуп мыслию своею».

О! ежели б все разуметь,

И возмогли понять то ясно,
Чтоб ныне налящи́ посметь,
И всё в руках уже иметь,
Что впредь велит он самовластно.[318]

Как тысящи един гонить,

Как двинуть два б могли тьмы целы,
Когда б не предал бог сам бить?
И не дал бы господь сломить,
Творя их воины толь смелы.

Но боги их не таковы,

Каков есть бог наш, велий, сильный;
Враги ж все наши хоть как львы,
Хотящи нашея главы;
Однак в них разум необильный.

Их из Содома виноград,

И от Гомо́рры все их розги[319];
Их грозд есть токмо желчь и смрад;
Их ягода горька стократ,
Сок отравляет шумны мо́зги.

Змиина ярость их вино,

И аспидов злость неисцельна,
Не богом ли отведено,
В сокровищах заключено,
Печать на всем том зле презельна?

В день мести то воздаст он сам,

Когда те прéткнутся ногами.
О! гибели день близок вам;
И быть чему, стоит уж там:
Тем движете его вы сами.

Своим бог правду сотворит,

И умолен об них он будет;
Расслабленных, бессильных зрит,
Истаявших не уморит,
В конец рабов сам не забудет.

Так рек господь: «Их боги где,

На коих все вы уповали?
Тук ели оных жертв везде,
И пили треб вино в чреде,
А о сотворшем не внимали.

Да встанут, и да вас спасут;

Да в помощь вашу те потщатся;
На вас покров пусть нанесут[320];
Врагов за вас да потрясут,
И да исполнить то помчатся.

Но зрите, зрите, что есмь я;

И нет нигде другого бога:
Мертвит, живит рука моя,
Цельба и язва от нея;
Нет, кто б исторг, когда та срога[321].

На небо ону возведу,

Клянясь десницею моею,
Вещаю словом на средý,
Да будет слышимо предý:
Живу вовеки сам я с нею.

Когда я изощрю мой меч

И на престол судебный сяду,
То тем врагов хощу посечь,
И в месть нелюбящих повлечь,
И ненавидящих поряду.

Я кровью стрелы напою,

Наестся меч мой мяс от тела,
От тела язвенных в бою,
От глав князей, что убию,
Их попленивши грады, села».

Возвеселитесь, небеса,

Вы с богом нашим купно;
Да прославляет чудеса,
От древнего уже часá,
Весь ангельский чин неотступно.

Языки́! вы с его людьми

В веселии сердец ликуйте;
Сынов род, крепость восприми
И радостию возгреми;
Все ныне славно торжествуйте.

Отмщает бог за вас в день сей,

И ненавидящим сурово
Он в правде воздает своей;
Земле ж его чад и людей
Есть очищение готово.