Русская повесть начала ХХ века. Жанрово-типологический аспект

Свою религиозно-мифологическую концепцию создал и А. Белый: она стала прямым следствием религиозного Ренессанса в поэтике русского символизма. Во 2-й половине 1900-х годов под влиянием философских идей Вл. Соловьева и Р. Штейнера А. Белый пришёл к выводу, что источником социальных потрясений является исторически сложившееся противостояние двух типов мировоззрения: европейского (Запад) и азиатского (Восток). Вскоре у А. Белого возник замысел трилогии «Восток или Запад». В ней писатель предполагал осмыслить вопрос о национально-исторической судьбе России, оказавшейся на пересечении двух главных тенденций мирового исторического процесса – западной и восточной, европейской и азиатской. Взгляд на Россию как на пограничную, «рубежную» страну, – и разделившую, и прочно связавшую два различных жизненных уклада, две сферы существования, – не был нов в начале XX века. Ещё со времени первых западников и славянофилов в борьбе или органическом сочетании двух полярных культурных начал – азиатского и европейского – виделись и трагедия России и её особое предназначение.

Для А. Белого после Русско-японской войны и революции 1905 г. этот давний спор обрёл особую актуальность: выход для России он видел в преодолении обеих тенденций – и восточной, и западной. По мысли писателя, только это могло вернуть страну к национальным истокам, к той почве, на которой созидалась её культура и в допетровский, и даже в домонгольский период[10]. Попытку художественной реализации этой концепции А. Белый предпринял в повести «Серебряный голубь» (1909) и романе «Петербург» (1911–1913), которые многочисленными исследователями единодушно признаются лучшими произведениями в его дореволюционном творчестве. При этом повесть «Серебряный голубь» – первая часть задуманной трилогии – отразила преимущественно восточное, иррациональное начало, а роман «Петербург» – противоположное, западное, рациональное начало. Заключительная часть «Невидимый Град» – книга, в которой должны были быть указаны пути к разрешению конфликта между рациональным Западом и иррациональным Востоком, не была издана, так что трилогия осталась незавершённой[11].

Внимание литературоведов в течение длительного времени было сосредоточено главным образом на вершинном произведении А. Белого – романе «Петербург». Ему посвящена фундаментальная монография Л. Долгополова, а также ряд статей и диссертаций. Однако в последнее время всё чаще объектом исследования становятся другие произведения писателя, в том числе интересующая нас повесть «Серебряный голубь». Подобная ситуация не могла бы не радовать, если бы ни одно но… Парадокс состоит в том, что «Серебряный голубь», несмотря даже на авторское определение жанра («повесть о семи главах»), зачастую воспринимается и рассматривается исследователями – вероятно, по аналогии с «Петербургом», в гигантской тени которого «Серебряный голубь» закономерно оказался, почти утратив для «беловедов» свою самостоятельность, – как роман, что несомненно снижает научный уровень многих работ. К тому же существует опасность того, что неточное определение жанра повести А. Белого в целом ряде статей, закрепившись в сознании исследователей, помешает не только определению её места в жанровой системе русской прозы начала XX века, но и адекватному прочтению (повесть-миф).

Творческое наследие Б. Зайцева отличается жанровым разнообразием: романы, повести, рассказы, художественные биографии (В. Жуковского, И. Тургенева, А. Чехова), литературные портреты, очерки, статьи, переводы, дневники, эссе, пьесы. Проблемы, которые поднимались писателем, чаще всего обращены к России. Проза Б. Зайцева – со-причастие «Святой Руси»: «Русь вечная проходит через всё творчество Зайцева, по-разному открываясь ему на долгом пути жизни. Поэтому <…> художественный мир Зайцева удивительно гармоничен и светел» [17, с. 152]. Всеми исследователями творчества Б. Зайцева отмечается не только религиозность и одухотворённость его произведений: «Проза Б. Зайцева озарена религиозным светом. О чём бы он ни писал, мы так или иначе ощущаем пульсацию мотивов сакрум, их структурообразующую и системосозидающую роль. В сущности, все ключевые образы зайцевской прозы – библейского происхождения: дорога, вода, свет, дом, дерево, роса…» [18, с. 45], – но и особенный стиль, близкий по своей окрашенности к импрессионистической литературе и в то же время имеющий реалистическую основу.