Русская повесть начала ХХ века. Жанрово-типологический аспект

Повествование в повести Л. Андреева ведется от третьего лица, но с позиции героя, что резко повышает его субъективность: хотя автор показывает Сергея Петровича со стороны, отдельные факты его жизни даются не столько объективно, сколько сквозь призму его собственных чувственных, душевных и умственных реакций. В результате у читателя зачастую возникает ощущение, что повествование приобретает исповедальный характер. Вероятно, этому способствует и то, что рассказчик, судя по всему, такой же студент, как и Сергей Петрович, может быть, его сокурсник, один из тех, кого «настоящий случай навёл на размышления и разговоры о разъединённости студенчества, отсутствии общих интересов и умственном одиночестве» [с. 246].

Активность повествователя, сознание которого находится на уровне сознания героя, в свою очередь невольно привлекает к себе внимание. Тем более, что он рассказывает об уже произошедших событиях. А следовательно, получает возможность, несколько дистанцируясь от них, периодически нарушать хронологию повествования: с некоторым опережением, как бы забегая вперёд, сообщать о наиболее важных, ключевых событиях из жизни Сергея Петровича (сближение с Новиковым, который познакомил его с учением Ницше; первое письмо Новикову – «приговор над тем, что называется Сергеем Петровичем»; встреча со студентами в публичном доме, где он впервые называет себя «сверхчеловеком»; разговор с горничной накануне самоубийства и её фраза: «Когда вас будить завтра?» — на одну ночь отсрочившая роковой шаг и др. Затем в ретроспективном плане рассказывается о том, что происходило с ним в течение более или менее длительного отрезка времени и, собственно говоря, привело к определённому рубежу в его жизни.

Ключевые моменты в жизни Сергея Петровича повествователь фиксирует повторно с помощью оборотов «в это именно время» или «в эту минуту», как бы возвращая своему рассказу логическую последовательность, с тем, однако, чтобы тут же, в очередной раз забежав вперёд, наметить новый рубеж: «В это именно время, когда полное примирение с фактами становилось возможным и близким, он сошёлся с Новиковым…»; «В это именно время Новиков получил от Сергея Петровича первое письмо, очень большое и малопонятное, так как Сергей Петрович совершенно не был в силах облечь в форму мыслей и слов всё то, что он видел так ясно и хорошо…»; «В это именно время Сергей Петрович поехал к женщинам, где встретили его товарищи, и намеренно не стал пить, чтобы яснее сознать то, что приходится в этом мире на долю его и ему подобных…»; «В эту минуту вошла горничная за самоваром и долго собирала посуду, которую она плохо различала сонными глазами. “Когда вас будить?” – спросила она, уходя…» [с. 231, 238, 242, 248]. Такая «перебивка» событийного плана, внешняя аритмичность парадоксальным образом создаёт необходимый автору волнообразный ритм повествования, включаясь в который, сознание читателя как бы сливается с сознанием повествователя и героя.

Развитие основной темы повести «человек и рок» связано с убеждением Сергея Петровича, что «не мозг, а чужая, неведомая воля управляла его поступками» [с. 243]. Попытка противостоять этой воле, проявившаяся в стремлении к самоутверждению, в определённой степени характеризует каждый из периодов, на которые распадается жизнь Сергея Петровича:

• период «примирения с фактами» («он обыкновенный, не умный и не оригинальный человек») отличается гипертрофированным ощущением собственной посредственности и к двадцати трём годам завершается признанием своего полного поражения: «Как и многие другие, Сергей Петрович не думал, что он живёт, и перестал замечать жизнь, а она текла, плоская, мелкая и тусклая, как болотный ручей… и он ещё раз повторял себе, что она – факт, с которым нужно мириться» [с. 230–231];