Русская революция, 1917

Князь Георгий Евгеньевич Львов воплощал суть и дух Временного правительства. Истинный аристократ, принадлежавший к старейшему историческому российскому роду, он был среди нас безусловно самым демократичным, лучше всех понимая настоящую душу русского мужика. Скромный почти до болезненной застенчивости, совершенно неприхотливый во всем, что касалось его лично, князь с виду не обладал никакими отличительными чертами главы правительства. Полностью разорвав с собственным прошлым, с могущественными предками, феодальными государями средневековой Руси, он как бы подавил в себе наследственный властный инстинкт, презирая показные атрибуты государственной власти. На заседаниях Временного правительства всегда честно старался высказаться по возможности до конца, очень редко, почти никогда не позволял себе вставлять замечания, возражения в бурные споры кабинета, постоянно пытался успокоить спорщиков несколькими мудрыми словами, часто забывая о необходимости прервать дебаты, чтобы правительство не отставало от стремительного развития событий.

Всю жизнь князь упорно, непрерывно, с неисчерпаемой энергией боролся против безумно жестокой бюрократической машины самодержавия. К острым вопросам российской жизни он подходил не как политик, а ставил их на свой собственный оригинальный манер. Судил не об образе мыслей по человеку, а о человеке по образу мыслей.

Совершенно не приемля старый режим, князь умел отыскивать и затрагивать в людях чувствительную струну. Ему удалось собрать вокруг себя передовых людей, мужчин и женщин, столь же преданных интересам народа, привлекая их к совместной разработке планов и программ повышения общественного благосостояния. Без малейших колебаний он без конца ходил по министерствам и учреждениям, добиваясь одному ему доступными способами того, чего не могли добиться бесчисленные политические резолюции и заявления Думы или земских органов.

Занимаясь своим делом, князь объездил Россию вдоль и поперек. В тяжелейшие времена сельскохозяйственных кризисов содействовал переселению множества крестьян в дальневосточные губернии, во время Русско-японской войны успешно занялся облегчением судьбы раненых, отложив на время исполнение официальных обязанностей в земстве. Стал членом Первой Думы, но считал этот период своей общественной деятельности наименее интересным и полезным, хотя, по утверждению подавляющего большинства его коллег, это была одна из самых замечательных страниц в жизни князя Львова. После роспуска Первой Думы он вышел из кадетской партии и, по обыкновению, начал поиски новых путей к процветанию и благосостоянию народа.

Задолго до войны в Европе во время безжалостной столыпинской реакции (1907–1911) князь Львов занялся организацией независимых земских сил. Медленно и уверенно собирал вокруг себя мыслящих людей, готовя действенный механизм управления, способный при необходимости функционировать после падения старого режима.

Любопытно, какими похожими методами действовали во время Русско-японской войны два типичнейших представителя русской аристократии и русской буржуазии — князь Львов и Гучков, — создавая независимые политические и общественные организации, подыскивая людей с административными способностями, хотя после войны их политические пристрастия разошлись еще заметнее, чем в период Первой Думы.

Во время мировой войны имя князя Львова стало символом просвещенных общественных сил России. Благодаря колоссальной работе, проделанной в армии Союзом земств под его руководством, он завоевал огромную популярность на фронте и среди высшего военного командования.

Я впервые познакомился с князем почти в канун революции, если не ошибаюсь, в декабре 1916 года. Я уже знал многих его близких соратников, слышал не только об общественной и гуманитарной деятельности Г. Е. Львова, но и о тайной политической работе в его окружении. В предчувствии дуновения бури, грозившей стране, не стоило откладывать знакомство с человеком, которому явно было суждено войти в число будущих государственных руководителей свободной России. Мы встретились в Москве в главном здании Комитета Союза земств, когда он выходил с какого-то делового совещания. После обмена любезностями князь пригласил меня в свой кабинет. Для взаимопонимания оказалось достаточно совсем краткой беседы, поскольку оба мы понимали, какие потрясения ожидают страну в скором времени.