Русская революция, 1917

Я не вижу тут ничего смешного и не стану отвергать или стыдиться подобного прозвища. Если на мне лежала обязанность инспектировать одну за другой армии, полки, дивизии, и я, вдобавок к обычной работе на фронте в качестве военного министра, тратил время на беседы с солдатами и выступления перед войсками, то делал это не для собственного удовольствия, а уступая слезным мольбам командиров.

Помню, например, случай на галицийском фронте в расположении 11-й армии, связанный с одной гвардейской дивизией. Эта дивизия безнадежно погибла, с ней можно было иметь дело лишь силой оружия, а не убеждением. Проинспектировав соседнюю дивизию и обратившись с речью к войскам, я категорически отказался туда отправляться, считая пустой тратой времени вступать в дискуссию с большевистскими смутьянами. Командующий той дивизией, седой старик генерал, явившийся приглашать меня к подчиненным ему войскам, совсем побледнел, задрожал, потеряв свое царственное величие.

— Господин министр, — взмолился он, — если вы не приедете, я окажусь виноватым. Жить с ними просто уже невозможно. Ради бога, поедемте с нами.

Что было делать при моей «слабости» и «безволии»? Естественно, я поехал осматривать непоправимо разложившуюся дивизию и ради безопасности командиров кратко поговорил с солдатами, уверенный в бесполезности своих усилий. Через несколько дней назначенный в эту дивизию Военным министерством комиссар был вынужден силой расформировать ее, что и следовало сделать с самого начала.

Не может быть никаких сомнений в невыносимости положения командиров на фронте. Войсковые командиры лишились возможности командовать; любую подготовку к боевым действиям солдаты считали чуть ли не «изменой новой власти» и «контрреволюцией»; офицеры были вынуждены терпеть лживую большевистскую пропаганду, чувствовали себя под надзором и подозрением советской демократии, — всего этого более чем достаточно, чтобы любой потерял равновесие и хладнокровие. Для полноты картины добавим, что к весне 1917 года офицерский корпус был подорван и деморализован трехлетними боями и военными неудачами.

Революция повернулась спиной к кадровым офицерам. Возможно, это было логично и неизбежно, но оттого не менее для них трагично. Последствия стали бесспорно фатальными для нормального хода самой революции. Подавляющее большинство русских офицеров не принимало никакого участия в ее подготовке. Революционная буря их удивила гораздо сильней, чем гражданское общество, более или менее понимавшее сложившуюся в стране политическую и социальную обстановку. Хотя, как я уже говорил, офицеры психологически были готовы к падению династии. Нисколько не радуясь изменению ситуации, они с ней, по крайней мере, смирились. Но вскоре каждый офицер пережил такую же личную трагедию, какая постигла Гучкова и его ближайших соратников. Существенная разница заключалась лишь в том, что враждебное отношение солдат в окопах к своим офицерам проявлялось не в резолюциях и декларациях, иногда смехотворных, а гораздо чаще в непосредственных жестоких и бесчеловечных действиях.

Лишившись «вдохновения», по словам генерала Брусилова, часто видя в солдате враждебно настроенного чужака, офицеры оглядывались на тыл в надежде найти новый путь к солдатской душе.

Я не раз получал срочные телеграммы от высшего фронтового командования с просьбой прислать комиссара, причем предпочтительно бывшего «политического преступника», которого не заподозрят в «контрреволюционных интригах» в отличие от того, кто будет восстанавливать дисциплину и побуждать солдат к боевым действиям.

Глава 8 Первые поездки в армию

В начале войны я совершал короткие поездки на Кавказский фронт, в 1915 году бывал в других войсковых расположениях на Восточном фронте и вновь очутился в армии в мае 1917 года. Более или менее наладив работу министерства и реорганизовав управление Петроградским военным округом, я 20 мая отправился в Галицию на фронт под командованием генерала Брусилова.

Этот фронт после революционного взрыва находился в лучшем состоянии, чем другие, но перед глазами представала ужасающая картина развала. Армия как будто позабыла о существовании противника и целиком обратилась внутрь страны, сосредоточив внимание на происходивших событиях.

Не слышалось ни пулеметной стрельбы, ни пушечных залпов. Окопы стояли пустыми. Приготовления к наступлению были отложены. Тысячи до смешного неряшливых солдат посвящали все свое свободное время нескончаемым митингам. Большинство офицеров пребывало в полной растерянности. Местное население с удивлением и любопытством наблюдало подобное зрелище.