— Не пойму, за что меня ругают. Я всегда любила Россию, как только сюда приехала. Россия мне всегда нравилась. Как можно верить, будто я на стороне Германии и наших противников? У меня нет с Германией ничего общего. Я англичанка по воспитанию, мой родной язык — английский.
Она так разволновалась, что невозможно было продолжать беседу. Может быть, в тот момент сама верила, будто любит Россию, но искренности я, по правде сказать, не почувствовал, прекрасно зная, что она никогда не любила Россию. С какой бы деликатностью я ни коснулся темы, она непременно решила бы, что мне хочется выяснить роль, сыгранную ее окружением в интригах в пользу заключения сепаратного мира.
Как я уже говорил, мне никогда не удавалось понять ни саму Александру Федоровну, ни цели, которые она преследовала. Но, насколько я знаю, для всех приближенных (Вырубовой, Воейкова, Протопопова) она была самой умной, энергичной, никогда не обманывалась. Ни разу не видев Распутина, не могу судить о его влиянии и тем более гипнотической силе. Несмотря на всю свою сообразительность, бедняга был прежде всего невежественным мужиком и, хотя с легкостью тонко содействовал своими плутнями осуществлению чужих планов и интриг, безусловно не мог иметь собственной политической программы. Тем не менее, могу уверенно утверждать, что с началом войны он ушел в инстинктивную энергичную оппозицию. За день до начала войны император послал телеграмму Распутину с вопросом, что делать. Распутин, недавно отравленный соблазненной им женщиной, лежал тогда больной в родном селе Покровском на Иртыше под Тобольском. Копия его ответа царю попала в руки моего друга Суханова, члена Думы от Тобольского избирательного округа. Точных слов не помню, но смысл был таков: «Не объявляй войны. Народ закричит, долой того, долой этого! Тебе и наследнику не поздоровится».
Ни для кого не секрет, что порядок мобилизации императору почти насильно навязали великий князь Николай Николаевич и Сазонов. Я уверен, что телеграмма Распутина заставила царя сильно поколебаться. По-моему, Распутин, настроенный против войны, инстинктивно предчувствуя ее фатальные последствия для династии Романовых, стал изощренным послушным орудием в руках людей, заинтересованных в политике сепаратного мира. Ясно, что человек более умный и лучше разбирающийся в политике, чем Протопопов, Вырубова и компания, вполне успешно мог им внушить собственные политические взгляды. Не знаю, кто это был. Во всяком случае, точно, что именно Александра Федоровна руководила государственными делами в последние месяцы существования монархии, именно она реально управляла страной. Достаточно заглянуть в книги регистрации посетителей Александровского дворца, посмотреть, кто приходил повидаться с императрицей, чтобы понять ее роль в государственных делах. Столь же определенно она понимала, что сложившееся в России положение не позволяет ни продолжать войну, ни применять внутри страны устаревшие способы правления. Сама ли императрица решила заключить мир с Германией, избрав для этого в правительство Протопопова, Беляева, Щегловитова, Штюрмера и прочих, или кто-то другой направлял ее действия, не имеет большого значения. Безоговорочно признанный факт заключается в том, что она de facto[32]
возглавляла правительство, которое прямо вело страну к сепаратному миру. Не доказано, что кто-либо из клики Распутина — Вырубовой был настоящим германским агентом, но, бесспорно, за ними стояла Германия, и в любом случае они были готовы брать деньги и любые прочие взятки.Глава 13
Московское совещание
Кризис революции, о котором говорил Церетели в день формирования второго коалиционного кабинета Временного правительства, был в действительности кризисом власти. Как я уже говорил, завершился он победой государства. Российская демократия вышла из младенческого советского возраста. Ее голос слышался повсюду — в городских управах, земствах, кооперативах, профессиональных союзах. Зазвучал и другой голос, принадлежавший российскому организованному среднему классу, до сих пор заглушавшийся голос собственников. Поддержанное народом правительство сознавало необходимость в органе, который максимально полно и точно выразил бы общественное мнение. По техническим причинам, из-за большевистского мятежа и недавнего министерского кризиса созыв Учредительного собрания, сначала намеченный на 13 октября, пришлось перенести на 6 декабря.
Задержка была слишком долгой. Новый съезд Советов не ставил перед собой такой цели, поскольку тогда его мнение учитывалось во всей России менее чем когда-либо. В самом начале министерского кризиса сразу после отставки князя Львова Временное правительство решило созвать в Москве всероссийское Государственное совещание, чтобы заручиться дополнительной поддержкой.