Русская революция, 1917

Тон, в котором прозвучали слова «в прошлом году» и «сейчас», наводил на мысль об одолевавшей порой бывшего императора тоске по прошлому, но мы никогда серьезно не обсуждали перемену в его положении. Касались подобных вопросов лишь мельком, поверхностно. Казалось, ему трудно говорить об этом, особенно о людях, так скоро его покинувших и предавших. Несмотря на все свое презрение к роду человеческому, он не ожидал подобной измены. Из нескольких оброненных намеков я понял, что он по-прежнему не выносит Гучкова, считает Родзянко глупцом, не имеет конкретного мнения о Милюкове, питает особое уважение к Алексееву и в определенной степени к князю Львову.

Лишь однажды я стал свидетелем полного преображения Николая II под впечатлением от одного события.

Уже не припомню, то ли Царскосельский Совет рабочих и солдатских депутатов, то ли гарнизонный Совет, решил по примеру Петрограда устроить официальные похороны жертв революции. Церемония была назначена на среду Страстной недели на одной из главных аллей Царскосельского парка, на некотором расстоянии от дворца, но прямо перед окнами апартаментов императорской фамилии. Поэтому царь никак не мог не видеть из окон своей золоченой тюрьмы, как его охрана с красными знаменами отдает последние почести борцам за свободу. Невыносимо мучительное, драматическое переживание. В то время гарнизон был еще прекрасно дисциплинирован, беспорядков мы не опасались. Даже были уверены, что войска проявят примерную выдержку и ответственность, и эта уверенность совершенно оправдывалась. Однако с приближением торжественного дня Николай все сильней и сильней беспокоился, так что я в конце концов решил перенести захоронение в другое место или хотя бы на другой день. Видно, царю особенно не хотелось, чтобы оно состоялось в Страстную среду, которую он обычно проводил в молитвах. Опасался толпы или помнил, как проходила Святая среда в прошлые времена?

Но когда я через несколько месяцев попросил приготовиться к дальней поездке, он сохранил полнейшее спокойствие. Было это в начале августа. С самого начала лета вопрос о судьбе императорской фамилии привлекал повышенное общественное внимание и доставлял нам немалое беспокойство. На память приходили забытые эпизоды царствования Николая II, реакционеры опять обретали надежду, в их противниках крепли чувства ненависти и мести. Дисциплина в Царскосельском гарнизоне ослабла, и я опасался, что Александровский дворец станет небезопасным, если в Петрограде вспыхнут новые беспорядки. Вдобавок провокаторы начали распространять просочившиеся в гарнизон слухи о контрреволюционных заговорах и намерениях освободить царя. Как-то ночью автомобиль врезался в решетку Царскосельского парка, после чего было объявлено, будто машина должна была специально обеспечить доступ в охранную зону. Слухи, естественно, были несколько преувеличены, хотя мы посчитали необходимым установить новый пост охраны у разбитой решетки. Тревожные пересуды не прекращались, и я наконец решил временно перевести императора с семьей куда-нибудь подальше в тихий уголок, пока они перестанут привлекать такое внимание. До оправдания императрицы в ходе правительственного расследования козней клана Распутина царскую семью невозможно было выслать за границу, так как Великобритания отказалась во время войны предоставить убежище представителям российского императорского дома. (Неопровержимый исторический факт.) Переправлять их в Крым уже было рискованно. В результате я выбрал далекий Тобольск, стоявший вдали от всех железнодорожных линий, зимой почти совсем отрезанный от мира. Императорское семейство можно было удобно устроить во вполне комфортабельном доме тобольского губернатора.

Подготовка к отъезду велась в строжайшем секрете — малейшая огласка породила бы всевозможные препятствия и осложнения. Даже не всем членам Временного правительства было известно, куда отправлялась царская семья. Фактически об этом знали пять-шесть человек в Петрограде. Легкость и успешность подготовки и устройства отъезда свидетельствует о прочности положения в августе Временного правительства. В марте-апреле было бы невозможно вывезти царя из резиденции без нескончаемых споров с Советами и пр. А 14 августа император с семейством отправились в Тобольск по моему личному распоряжению с согласия Временного правительства. Ни Советы, ни кто другой не вмешивался, узнав об отъезде постфактум.

Назначив дату отъезда, я изложил царю основания принятого решения и предложил приготовиться. Место назначения не назвал, посоветовав только взять теплую одежду для себя и домашних. Император внимательно выслушал, а после моей просьбы не сомневаться, что это делается ради благополучия семьи, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я и не сомневаюсь. Мы вам верим. Если вы говорите, что это необходимо, я убежден в подобной необходимости. — И снова повторил: — Мы вам верим.