Русская революция, 1917

«Начатое германской армией 19 июля наступление приобрело поистине катастрофический размах. Настроение частей, недавно вступивших в действие, благодаря героическим усилиям сознательного меньшинства, роковым образом переменилось. Боевой дух быстро гаснет. Большинство частей все быстрей распадается. Ни доводы, ни убеждения больше не действуют, вызывая только угрозы, порой даже стрельбу. Некоторые части оставили позиции, даже не дожидаясь приближения противника. Есть случаи, когда приказы о немедленном выступлении на помощь сдерживающим врага частям часами обсуждаются на митингах. Войска часто покидают позиции при первом огневом залпе противника. Бесчисленные колонны дезертиров, с оружием и без, растянулись на сотни верст, нисколько не думая о своевременном наказании. Порой таким образом дезертируют целые части. По единодушному мнению комиссаров, ситуация требует самых крайних мер и чрезвычайных усилий, ибо мы не должны останавливаться ни перед чем, чтобы не допустить гибели революции. Уже сегодня главнокомандующий Юго-Западным фронтом (генерал Корнилов, назначенный мною на этот пост) и командующий 11-й армией отдали с одобрения комиссаров и комитетов приказ открывать огонь по войскам, покидающим свои позиции. Пусть вся страна знает правду о сложившемся положении. Пусть, наконец, очнется, найдет в себе силы и решимость безжалостно сокрушить тех, кто своей слабостью предает и губит революцию».

Подписавшие эту знаменательную телеграмму армейские комитеты целиком состояли из членов социалистических партий, причем некоторые из них вернулись с сибирской каторги после объявленной Временным правительством амнистии.

Аналогичные телеграммы шли к нам в Петроград со всех фронтов. Страна сразу отреагировала на отчаянный призыв, стараясь мощным усилием остановить развал. Советы, городские советы, другие подобные организации заговорили новым языком, призывая русский народ спасти революцию и государство.

Категорически требовались активные действия для восстановления боеспособности уставшей и расшатавшейся армии, но целебные меры вызывали жестокую, порой опасную реакцию. Можно привести в пример факт, случившийся во французской армии за три месяца до нашего июльского наступления. Я имею в виду злополучное наступление генерала Нивеля, закончившееся катастрофическим поражением и возмущением в войсках. Вспомним, что это произошло в стране с прочной политической организацией, не потрясенной никакой революцией[35]. Г-н Пенлеве, военный министр во время неудачи Нивеля, сам рассказывал после войны о критической ночи, когда ему стало известно, что взбунтовавшийся французский корпус идет на Париж. Через три мучительных месяца после прорыва нашего фронта у Тарнополя австро-германскими войсками не только полностью распалась австрийская армия, но и в самой Германии возникли признаки слабости, проявившиеся в первых серьезных волнениях на кайзеровском флоте.

По всей справедливости надо иметь в виду, что в начале четвертого года войны те же самые признаки усталости армии проявились в России в гораздо более тяжелых обстоятельствах политического и экономического упадка, дополненного социальными и психологическими проблемами.

Чтобы покончить с ситуацией на нашем фронте после германского контрнаступления, замечу, что начавшееся 19 июля поспешное отступление русских войск длилось недолго. Неким чудесным образом русский народ ощутил новый прилив патриотизма, командиры проявляли незабываемую самоотверженность. 30 июля я получил телеграмму от комиссара с Северного фронта с известием, что после потери укрепленного района Юкскюль настроение в войсках улучшалось по мере приближения к родным границам. 9 августа командующий Юго-Западным фронтом в Галиции генерал Балуев уведомил нас в своем рапорте, что отступление наконец прекратилось, положение армии укрепилось. Новый главнокомандующий генерал Корнилов в первом сообщении Временному правительству 15 августа тоже проявил больше оптимизма, рассматривая общее положение на фронте, и объявил о своем намерении в ближайшем будущем предпринять наступление в Галиции.

Анализируя проявления глубоких, но слишком острых патриотических чувств в России в июле — августе 1917 года, я хочу дать читателю представление о психологической обстановке, в которой действовали сторонники вооруженного мятежа в ходе его подготовки.