Русская революция, 1917

Доведя ультиматум Корнилова до сведения Временного правительства, я предложил немедленно отстранить генерала от всех обязанностей и отдать под суд.

Уже не помню, по каким соображениям обе стороны Временного правительства, и левая и правая, проявили к нему снисхождение. Савинков пытался меня убедить, что генерал попросту отослал телеграмму, составленную Завойко. Поэтому я снял предложение, и Корнилов остался на своем посту. Заговорщики истолковали снисходительность правительства как доказательство его «слабости», и их самоуверенность только окрепла.

К тому времени политический центр заговора и тем более окружение будущего диктатора были сформированы полностью. В Ставке полным ходом готовилась внезапная атака против Временного правительства. С появлением генерала Корнилова в Ставке велась двойная работа: административная машина действовала по-прежнему, тогда как отдельные составлявшие ее винтики и шестеренки энергично трудились над заговором. В ведомстве генерала текущие дела совмещались с планами заговорщиков, имевшими первоочередное значение по сравнению со всем прочим.

Двойная игра по отношению к Временному правительству, затеянная генералом Корниловым после его появления в Ставке, уже не вызывала сомнений. С того момента он полностью сосредоточил внимание на военных аспектах заговора и гарантирующих успех способах его осуществления. Все меры, принимавшиеся Ставкой по инициативе главнокомандующего, все рапорты и меморандумы, направлявшиеся оттуда Временному правительству в подтверждение его лихорадочной деятельности, наконец, «заигрывания» Корнилова с моим непосредственным заместителем Савинковым, вкупе служили, если можно воспользоваться чисто техническим выражением, «дымовой завесой», которая скрывала деятельность заговорщиков в Могилеве от «невнимательного» взгляда правительства в Петрограде.

Душевное состояние генерала Корнилова во время его пребывания в Ставке Верховного главнокомандующего лучше всего описал генерал Деникин, один из участников мятежа, в прятки, между прочим, никогда не игравший. Он прибыл в Могилев в первом квартале августа, получив назначение командующего Юго-Западным фронтом.

«По окончании совещания, — рассказывает генерал Деникин, — Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шепотом, сказал следующее: „Надо немедленно действовать, или страна погибла. Н. едет встретиться со мною на фронте. Он полон намерения произвести государственный переворот, хочет видеть на престоле великого князя Дмитрия Павловича. Ведется кое-какая организационная работа, обсуждаются конкретные действия. Я сказал ему, что не пойду ни на какую авантюру с Романовыми. Правительство само знает, что оно ни на что не способно…Мне предложили войти в состав правительства… Нет, спасибо! Эти господа слишком связаны с Советами и уже ничего не решают. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят. Потом я отойду в сторону, ни во что больше вмешиваться не буду. Вот каково положение. Могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?“ — „В полной мере!“ Мы сердечно обнялись и расстались».

Не служат ли подобные речи генерала Корнилова, процитированные Деникиным, достаточным свидетельством того, какая путаница политических идей и фантазий, внушенных окружавшими политиканами, царила у него в голове? Кстати сказать, ни одно слово генерала Корнилова в адрес правительства ни на каких реальных фактах не основывалось.

Незадолго до московского Государственного совещания Корнилов приехал в Петроград. В ходе одной беседы с глазу на глаз в моем кабинете я старался доказать, что между Временным правительством, с одной стороны, с ним и его окружением с другой не существует никаких разногласий по поводу его действий в армии. Я пытался объяснить, что любые поспешные насильственные меры произведут в армии раздражающее впечатление. Повторял то, что говорил ему в мае на фронте, а именно, если кто-нибудь вздумает установить свою личную диктатуру в России, он назавтра окажется в полном вакууме, вынужденный сражаться без железных дорог, без телеграфа, без армии. Наконец, я напомнил о страшной судьбе, ожидающей офицеров в случае неудачи государственного переворота.

«Ну и что? — ответил Корнилов, как бы вслух размышляя. — Многие погибнут, армию в конце концов возьмут в руки другие».

Сегодня эта фраза воспринимается как признание, но звучала она в тоне теоретических рассуждений. На протяжении всего того времени генерал Корнилов не до конца понимал смысл и последствия собственных планов. Другую фразу: «Что ж, может, надо испробовать даже диктатуру» — он произнес с таким сомнением, что она не внушила мне никаких подозрений по отношению лично к Корнилову.

Во время той нашей беседы эмиссары Корнилова уже активно вели конспиративную работу на фронте, отдавая устные приказания. Один из таких эмиссаров прибыл к генералу Деникину, который так описывает встречу в своих мемуарах: