Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

В Германии новый рейхсканцлер граф Георг фон Хертлинг, последовательно придерживаясь конституции, возложил руководство переговорами на гражданские инстанции, а участие военных ведомств ограничил совещательной функцией. В результате Людендорфу, который не захотел присутствовать на переговорах исключительно в качестве «специального делегата», поначалу фактически досталась роль стороннего наблюдателя. Впоследствии он жестоко бранил «политику» за «медлительный и недостойный характер» ведения переговоров, утверждая, что это помешало ему своевременно перебросить необходимые силы на запад[3407]. Канцлер действительно назначил руководителем делегации министра иностранных дел фон Кюльмана, которому диалектика глав российской делегации, Адольфа Иоффе на первом этапе переговоров и особенно Льва Троцкого на втором, оказалась совершенно не по плечу. Кюльман позволял бесконечно втирать себе очки по поводу права на самоопределение бывших национальных окраин Российской империи, которые Ленин давно пожертвовал империалистическим интересам своего немецкого партнера. Вследствие этого переговоры уходили все дальше от целей Ленина и Людендорфа, а разногласия между Людендорфом и Кюльманом перерастали в политические кризисы.

Углубились также расхождения во мнениях между Людендорфом и генерал-майором Максом Хоффманом, приведя в польском вопросе «к серьезному кризису»[3408], а затем к прекращению общения[3409]. Хоффман как хозяин, естественно, имел вес в Бресте, что Людендорф поначалу особо подчеркивал[3410], но он был подчинен министру фон Кюльману и в переговорах участвовал только как «специальный представитель» ВК с совещательным голосом.

Наконец, Людендорфу приходилось считаться с позицией графа Чернина, который приехал в Брест-Литовск с особыми полномочиями по заключению австро-российского сепаратного мира от императора Карла и использовал трения между германской и российской делегациями, чтобы приватно объясниться с Троцким. Впрочем, если Чернин надеялся заинтересовать инициативой сепаратного мира и большевистское руководство, то он ошибся: Троцкий только улыбнулся в ответ на его попытку сближения и отнес австрийского министра иностранных дел к разряду «второстепенных» государственных деятелей[3411].

Для Ленина внутриполитическая борьба за согласие на сепаратный мир, несомненно, стала «самой тяжелой в его политической жизни»[3412]. Как глава правительства он был обязан учитывать мнение эсеровских партнеров по коалиции, но делал это по-своему — после того как закрыл большинство газет других партий, наложил информационный запрет и на левых эсеров[3413]. Как глава партии он нуждался в одобрении высших партийных органов, петроградского и московского, и, ультимативно поставив перед ЦК вопрос о заключении мира, расколол его на разные части. Вот когда сказалось то, что раньше он даже ближайших соратников (возможно, за исключением Зиновьева и Сталина) не посвятил подробно в свои тайные замыслы, а вынуждал принять свою революционную схему, пугая пустой угрозой немецких посягательств на Петроград. Теперь он пожинал плоды в виде стойкого нежелания интернационалистически ориентированных товарищей делать любые уступки захватчикам и неделями тратил нервы, придумывая объяснения, чтобы в конце концов добиться временного консенсуса только под военным нажимом ВК. Сильная группа во главе с русским партийным деятелем Бухариным в принципе отвергала мирные переговоры с империалистическими врагами и, напоминая неоднократные обещания Ленина, требовала начать «революционную войну»[3414]. Непостоянное по составу окружение Троцкого принципиальных возражений против переговоров с центральными державами не имело, но хотело затянуть их подольше, применяя тактику «ни войны, ни мира», использовать в пропагандистских целях как рычаг революционизирования центральных держав и по возможности заключить будущий мирный договор уже с пролетарским правительством. Только ничтожное, колеблющееся меньшинство (Сталин, Зиновьев и др.) во время некоторых из многочисленных голосований поддерживало мирный курс Ленина по оппортунистическим соображениям.

Помимо принципиального несогласия эсеровских партнеров, деловых и практических возражений соратников, Ленин столкнулся с непреодолимым сопротивлением военных специалистов[3415], которых поневоле привлек к военной части переговоров. Их привезли в Брест-Литовск, уверяя, будто речь пойдет о мире на основе status quo ante[3416], и только за столом переговоров они узнали, что им поставлена непосильная задача. Назначенный в военные специалисты генералом Бонч-Бруевичем, после отказа Духонина вступать в переговоры с немцами и его убийства, генерал-майор В. Е. Скалон[3417] во время паузы в переговорах в Бресте пустил себе пулю в лоб, а представитель русского флота адмирал В. М. Альтфатер так чистосердечно признавался собеседникам в своем отчаянном положении, что Троцкий запретил приватные беседы и велел расстрелять адмирала из русских немцев по возвращении из Бреста.