Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

Но сильнее всего терпение главы государства и партии испытывали его соратники, руководившие переговорами, которые не желали проводить его курс любой ценой или, во всяком случае, проводили со значительными оговорками. Первого руководителя делегации, Иоффе, Ленин заменил наркомом иностранных дел Троцким, который, будучи послан продолжать переговоры с неким секретным приказом[3418], совершенно заморозил их своей тактикой затягивания и спровоцировал возобновление боевых действий войсками Обер-Оста.

Из-за бремени трудностей с обеих сторон тайные сношения партнеров, осуществлявшиеся за кулисами официальных переговоров через посредников (помимо Платтена и Моора в Петрограде, Воровского и Рицлера в Стокгольме, например, сотрудников петроградского «разведывательного бюро»), настолько осложнились и замедлились, что практически не оставили следов в опубликованных документах. Тем не менее они, должно быть, интенсивно продолжались и, как свидетельствует, к примеру, сообщение фон Бергена барону Ромбергу от 3 апреля 1918 г., достигли цели[3419].

Этапы титанической борьбы Ленина за согласие его партии с мирным планом Людендорфа уже подробно описаны[3420]. Он начал ее — сразу после разгона Учредительного собрания и убийства бывших министров Шингарева и Кокошкина[3421] –7 (20) января 1918 г. провокационными «Тезисами по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира»[3422]. Товарищам он предъявил это предложение беспрекословного выполнения немецких мирных требований в тот же вечер, но опубликовал его в «Правде» только 24 февраля — к тому моменту большинство ЦК уже приняло условия Людендорфа. Тезисы гласили, что успех социалистической революции в России «обеспечен», однако предсказывали в течение «известного промежутка времени, не менее нескольких месяцев» гражданскую войну в самых острых формах, которую можно будет закончить с успехом лишь в условиях внешнего мира. Ленин вскользь признал, что исход гражданской войны зависит также от революции в Европе и свержения европейских империалистических правительств, «в том числе и германского», но дальше обесценил эту вербальную уступку левокоммунистическим силам своей партии, противоречившую его соглашению с Парвусом, рядом истинных и фальшивых аргументов. Как показали мирные переговоры до 7 (20) января, писал он, германская партия войны одержала верх над своим правительством и Четверным союзом и, «по сути дела», уже поставила России ультиматум: либо продолжение войны, либо заключение аннексионистского мира, при котором «мы отдаем все занятые нами [sic] земли», а «германцы сохраняют все занятые ими земли и налагают на нас контрибуцию [здесь и далее курсив в тексте. — Е. И. Ф.]». Совет народных комиссаров, по словам Ленина, исчерпал все прочие возможности, и теперь нужно срочно принимать решение. Отказываться от сепаратного мира на том основании, что он усилит германский империализм, неправильно, поскольку война против Германии усилит английский и французский империализм. Довод, что российские руководители, пойдя на сепаратный мир с Германией, объективно станут «агентами германского империализма», тоже неверен, ибо «революционная война» объективно сделает их «агентами англофранцузского империализма». Следовательно, избранная тактика должна основываться не на том, какой группировке выгоднее помочь, а на том, как обеспечить революции возможность укрепиться «или хотя бы продержаться в одной стране до тех пор, пока присоединятся другие страны». Последними словами он подыгрывал поборникам революционного преобразования Германии, которые использовали затягивание переговоров в целях революционной агитации на германском флоте и военных заводах, но только для виду. В следующем же 11-м тезисе он разбивал их надежды на скорую революцию в Германии, указывая, что немецкие левые социал-демократы не способны гарантировать выступление в какой-то определенный срок и не могут обещать «ничего позитивного»; дожидаться другого партнера, добавил он позже, было бы авантюрой. Впоследствии он несколько раз утверждал, будто вмешательство Карла Либкнехта, естественно, сразу в корне изменило бы положение[3423], прекрасно зная, что германские военные власти не выпустят Либкнехта из тюрьмы ради того, чтобы дать левокоммунистическим ленинским соратникам в Петрограде сигнал к революционной войне против немецких оккупантов! Сталин поддержал аргументы Ленина, сказав, что никаких признаков близкого выступления ни в Берлине, ни в Вене нет. Ленин в дальнейшем кормил своих левых товарищей популистскими метафорами: дескать, Германия пока только беременна революцией, а в России уже родился «вполне здоровый ребенок», и его надо холить и лелеять в первую очередь. Наконец, довод, что немецкие противники войны из социал-демократов стали «пораженцами» и просят не уступать германскому империализму, Ленин отметал как несущественный для большевиков: «…мы признавали пораженчество лишь по отношению к собственной империалистской буржуазии».