Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Если вопрос о школах напрямую затрагивал интересы Православной Церкви, то рассмотрение пакета вероисповедных вопросов касалось ее опосредованно. Здесь сложность состояла в том, чтобы увязать юридически закрепленное первенство с возможностью полного осуществления идеи свободы совести. Необходимость такой увязки осознавала и исполнительная власть. Окончательно это стало ясно после речи П. А. Столыпина, с которой он выступил 22 мая 1909 г. Напомнив депутатам, что начало религиозной свободы в России было положено законами 12 декабря 1904 г., 17 апреля и 17 октября 1905 г., премьер подчеркнул, что «дарование свободы вероисповедания, молитвы по велениям совести каждого вызвало, конечно, необходимость отменить требование закона о согласии гражданской власти на переход из одного вероисповедания в другое, требование разрешения совершать богослужение, богомоления, сооружать необходимые для этого молитвенные здания». Вместе с тем, по словам Столыпина, планируемые преобразования не могли осуществиться «вне вопроса о тех преимуществах, которые сохранены Основными Законами за Православной Церковью»[722].

Следовательно, премьер указывал на рамки, в которых только и мог рассматриваться вопрос о свободе совести. Зная по опыту предшествовавших обсуждений церковных вопросов настроение «левых» депутатов, можно было без труда понять, как они отнесутся к вопросу о «преимуществах». К тому же исполнительная власть полагала, что «естественное», по словам Столыпина, развитие взаимоотношений Церкви и государства в России привело к полной самостоятельности Церкви во внутрицерковных вопросах, но государство при этом оставляло за собой право определения церковно-государственных отношений. Разрыв этих отношений был тем более опасен, что повел бы к утрате государством православного характера, а Церковь поставил бы в необходимость выступать за свои политические и гражданские права.

Столыпин говорил о невозможности отделять государство от Церкви, указывая, что задача депутатов состояла «не в том, чтобы приспособить православие к отвлеченной теории свободы совести, а в том, чтобы зажечь светоч вероисповедной свободы совести в пределах нашего русского православного государства»[723]. При этом премьер считал, что вневероисповедное состояние в России невозможно, ибо веротерпимость не есть равнодушие. Старые суждения МВД 1906 г. о возможности такого состояния были окончательно отвергнуты. Причиной, видимо, являлись обстоятельства времени: революция была побеждена, и власти предпочитали сохранять в неприкосновенности политико-юридические связи Церкви и государства.

Вполне естественно, что Столыпин не желал приносить сложившиеся традиции православной государственности в жертву «отвлеченной идее» свободы совести. Другое дело, как на практике возможно было предотвратить наделение Церкви «политическими и гражданскими правами», то есть самостоятельное определение ею политических, социальных и тому подобных ориентиров. Во всем, что выходило за пределы собственно внутрицерковных дел, правительство считало необходимым проявлять попечение о Церкви, не допуская, однако, прежнего государственного насилия по отношению к другим конфессиям империи. Однако стоит напомнить, что стремление охранить Церковь от «внешних» бед на практике было трудно выполнимым, прежде всего в силу ее двойственного статуса. – Церковь представляла собой не только религиозную институцию, но также и ведомство православного исповедания. Активное участие православного духовенства в работе законодательных учреждений лишний раз доказывало это, давая пищу критикам старого церковно-государственного союза.

Впрочем, выступление П. А. Столыпина по вероисповедным вопросам было показательно уже тем, что государство публично заявило о своем намерении разрешить вопрос свободы совести и предложило для этого ряд законопроектов. Об этих законопроектах депутаты узнали много раньше, чем услышали речь премьера. Еще 28 февраля 1907 г. они поступили в Государственную Думу, где их изучала вероисповедная комиссия. Доклад ее председателя октябриста П. В. Каменского предварял речь председателя Совета министров. Будучи политическими союзниками П. А. Столыпина, октябристы поддерживали его начинания, полагая необходимым рамочное решение вопроса о свободе совести. Однако это решение максимально старалось учитывать либеральные принципы, к тому времени уже получившие распространение во многих европейских странах.