Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Каменский заявил, что вероисповедная комиссия рассматривала законопроект об изменении статей, касающихся перехода из одного вероисповедания в другое. Согласно первой статье законопроекта, каждому лицу, достигшему 21 года, предоставлялось право переходить в любое вероучение, если только сама принадлежность к нему не наказывалась в уголовном порядке. Члены комиссии считали обидным для Православной Церкви то обстоятельство, что отпавший от нее, согласно российским законам, и после отпадения продолжал считаться православным. В качестве примера Каменский приводил мнение митрополита Антония (Вадковского), высказанное зимой и весной 1905 г. в Особом совещании при обсуждении указа 12 декабря 1904 г. Получалось, что в Государственной Думе, при разработке этого законопроекта, считались с мнениями православных иерархов, указывавших, что «со стороны Православной Церкви не может встретиться препятствий к отмене закона, запрещающего отпадение от православия, если таковая отмена будет решена по соображениям государственной пользы и справедливости»[724]. Здесь показательна прежде всего ссылка депутатов на авторитетное мнение православного митрополита, первенствующего члена Святейшего Синода.

Дальнейшее обсуждение законопроекта, предложенного вероисповедной комиссией выявило исключительно большой интерес депутатов-клириков к готовящимся изменениям. По законопроекту с большими докладами выступили оба епископа – Евлогий и Митрофан. В своих выступлениях иерархи затрагивали не только отдельные статьи, но также касались и общих проблем, актуальных для Православной Церкви. Так, епископ Евлогий особо приветствовал ту часть речи премьера, где шла речь об автономии Церкви и недопустимости посягательства светских властей на эту автономию[725]. При этом епископ сознательно, видимо, «забыл», что Столыпин заявлял об автономности Святейшего Синода в канонических и догматических вопросах как о реальном факте, а он сам – как о чаянии всех верных сынов Церкви.

Владыка, будучи человеком Церкви, прекрасно сознавал, что Святейший Синод отнюдь не является полностью независимым в решении своих внутренних дел (например, при назначении епископа на кафедру). Столыпин же, как светский человек и политик, воспитанный в условиях синодальной системы, воспринимал ее недостатки не столь остро и смотрел на церковно-государственные отношения лишь с точки зрения практической пользы «православного государства». Однако в принципиальном вопросе о законопроекте епископ полностью поддержал премьера.

Другой депутат – епископ Митрофан – указал, что вероисповедный принцип, рассматриваемый в Думе, «теоретически выражается в стремлении уравнять все вероисповедания» и сводится «к умалению прав одного православия, как религии, господствующей в России». Владыка предлагал депутатам согласиться с предложением Святейшего Синода установить сорокадневный срок увещевания для желающих выйти из православия[726].

Выступления архиереев, как и следовало ожидать, вызвали резкую неприязнь и критику слева – от кадетов до социал-демократов. Последние в традиционной обличительной манере заявили, что господствующая в России Церковь – служанка государства, поддерживающая его во всех начинаниях. Раскритиковав речи преосвященных, социал-демократы, тем не менее, поддержали законопроект[727]. В ответ на резкие суждения «левых» депутатов приводились примеры активной католической проповеди, в том числе и в местах, где поляки почти не жили[728]. Обсуждение продолжилось и на следующих заседаниях: 23, 24, 26 мая. Словесные баталии иногда завершались нарушением «парламентских норм».

Практически все выступавшие в своих речах касались положения Православной Церкви – и настоящего, и возможного в будущем, в случае принятия законопроекта. Главное, на что так или иначе обращали внимание все выступавшие, заявлявшие о необходимости отстоять церковные интересы, был вопрос об оказательстве веры, особенно в Западном крае. Выступавший в заседании 26 мая священник Николай Гепецкий предложил депутатам формулу, при которой, по его мнению, можно было перейти к постатейному чтению законопроекта. Эта формула включала заявление о том, что неограниченное право пропаганды не может предоставляться «различным религиозным вероучениям», а должно принадлежать лишь Православной Церкви. Совращение же в иную веру должно было признаваться уголовно-наказуемым деянием[729]. Разумеется, такая формула свела бы на нет обсуждавшийся законопроект и не была принята. Призыв священника-депутата свидетельствовал, как психологически трудно было отказаться от старых привилегий господствующего исповедания и встать на путь свободы совести. Большинство депутатов в итоге одобрило представленный правительством и рассмотренный вероисповедной комиссией Государственной Думы законопроект, не внеся в него кардинальных изменений, и передала документ в следующую инстанцию – Государственный Совет.